1991 год. Лето
Майор Старостин сегодня не стал брать машину, недавно купленную им модную «девятку». Оставил ее возле дома. Сам же поехал на метро. Не из врожденной или приобретенной за годы службы склонности к мазохизму. В часы пик в толпе спешащего на работу народа гораздо легче затеряться. Вот и прыгал. С поезда на поезд, с направления на направление. В вагоне, мчавшемся темным тоннелем, до боли в глазах вглядывался в лица попутчиков – а не мелькнет ли ненароком знакомое, то, что уже виделось ранее, в другом вагоне или на другом перегоне. Не мелькало… Хотя это ровным счетом ничего еще не значило – те, кто мог преследовать майора, были профессионалами и не позволили бы себя «выкупить» так просто и даже глупо. Потому и приходилось нарезать круг за кругом, прорисовывая свой маршрут в самых невероятных загогулинах и кренделях.
А потом, когда возможные преследователи должны были немного расслабиться, мотая уже третий по счету круг, резкий уход в сторону. Проходной подъезд, проходной двор, другая улица, таксист-частник, везущий Старостина в одну сторону. После выхода из машины – новый каскад проходняков, почти бегом, на пределе. Снова такси – благо, сейчас время такое, что каждый автолюбитель старается лишнюю рублевку-другую срубить – и на противоположный конец города.
Только после этого майор немного успокоился. Даже если хвост и был – что вовсе не факт, а нечто из области предположений, – он его успешно отсек. Наружка, собственно, таким образом и отсекается – обозначается ложное направление движения, а потом, с помощью «домашних заготовок», заранее разработанных маршрутов, насыщенных разного рода ловушками и неожиданными поворотами, уходишь от наблюдения.
Теперь можно и не спешить. Время до встречи еще есть, и Старостин решил немного пройтись. Шел не спеша, отдыхая, расслабляясь после нервного напряжения, в котором пребывал несколько часов, и предельной концентрации внимания. Тоже, знаете ли, работа. И не самая простая.
А вот и нужный дом. Тихий дворик, подъезд во дворе укрыт густыми зарослями кустарника. Дверь подъезда приоткрыта, как будто приглашает, как кавказский шашлычник на рынке: «Захады, дарагой!» Можно и зайти. Осторожно ступая, внимательно оглядываясь по сторонам, чутко вслушиваясь в звуки подъезда – а не мелькнет ли среди обычного, ничего не значащего дыхания многоэтажного дома нечто лишнее, несвойственное этому месту, означающее опасность? Вроде как все спокойно.
Тем не менее в лифт Старостин не пошел. Нечего в лифте делать. Тесная кабинка легким движением руки – недоброжелательной, разумеется – легко превращается… Превращается… В элегантную ловушку. Так что пешком. Для майора, следящего за своей физической формой, седьмой этаж – не проблема. Однако бежать нельзя. Если ты ничего не услышал и не увидел внизу, это еще не значит, что никто тебя не ждет, затаив дыхание, наверху.
Ну вот наконец-то и нужная квартира. Быстрые взгляды налево-направо, вверх-вниз. Старостин повернул ручку и шагнул в темную прихожую.
Из светлого прямоугольника дверного проема впереди кто-то выглянул. Прозвучал недовольный брюзгливый голос:
– Дверь заприте, Андрей Михайлович. Я больше никого не жду.
Можно и запереть. Тем более что особых усилий, умственных и физических, подобное действо и не требует.
– Проходите, присаживайтесь. – Старостин вошел в комнату, и человек, его здесь ожидавший, широким жестом радушного хозяина указал на кресло. Как непроизвольно отметил майор, очень глубокое и низкое кресло. Такое, из которого, случись что, не сразу и выберешься. Кресло-ловушка. Впрочем, это уже похоже на паранойю. Последствия утренних игр с возможной «наружкой» некоего неназванного вслух противника. Так что можно и присесть.
– Надеюсь, вас не проследили? – Человек, к которому шел Старостин, был далеко не молод. Чуть выше среднего роста, тучный и одышливый, он уже давно достиг того возраста, который в этой стране называют пенсионным. Однако ничего общего с обликом пенсионера, вышедшего в тираж, в его внешности не было – кожа лица гладкая, молодая. Да и в глазах не погасли еще задорные искорки. Розовая лысинка в венчике седеньких волос… Старик… Вот только подбородочек приподнят гордо, да и во взоре читается этакая властность, привычка не говорить, а изрекать, не просто ходить, а возвышаться над землей, над толпой серого тупого быдла. Человек из тех, кто знает, как и что делать правильно. Ну и что хорошо для масс, к которым он сам никакого отношения не имеет.
– Никак нет, – ответил Старостин уставной формулировкой.
Толстячок недовольно поморщился:
– Оставьте официоз, Андрей Михайлович. Сейчас, когда страна катится в пропасть, не до уставщины. Попробуем поговорить как старые добрые знакомые, люди, которые доверяют друг другу во всем.
Пожилой прошелся по комнате, потом развернулся к креслу, в котором обосновался Старостин:
– Наверное, вас удивляет, для чего мы решили побеседовать с вами?..
Старостин в ответ лишь пожал плечами. Вопросы какие-то задавать просто глупо. Захотят – скажут сами. Не захотят… Все равно наврут.
– Посмотрите вокруг! – Пожилой повел рукой в сторону окна. Вообще, он себя вел сейчас так, будто находился на трибуне, во время очередного если уж и не съезда – не тот уровень, – то как минимум пленума. – Страна рушится! Там сейчас идет гулянье, празднование… Чего?.. А кто его знает, что они там празднуют…
