Эту книжку (назвать книгой не поворачивается язык) я закончил в начале 2016 года. С тех пор прошло два года: я долго откладывал, боялся публиковать, был занят непонятно чем. Впрочем, сейчас я рад такой задержке: двух лет хватило, чтобы медленно исправить все ошибки, вырезать сомнительные и просто совсем плохие эпизоды и внести прочие коррективы.
У покойного Горчева есть хороший текст о том, что есть вещи, от которых ты получаешь удовольствие. За них обязательно будут платить, только нескоро. А платить по счетам, за воду, газ и еду нужно уже сейчас. Тогда ты начинаешь заниматься скучной ерундой, делаешь все плохо, и все тобой недовольны, сам страдаешь и других мучаешь, и денег хватает только на воду, газ и сигареты. Мечтаешь, что будешь заниматься приятными для себя делами после работы, но и это обман, не получается. Оказывается, что после работы ты можешь только пиво пить.
«И тогда, — писал Горчев, — „надо что — то решать“».
В любом городе есть тысячи людей с такими же проблемами: студентов, бегающих с работы на работу в ожидании чего-то лучшего, или ребят, которые просиживают дни в офисе, все еще мечтая когда-нибудь стать известными музыкантами или актерами. Эта книжка про них всех.
Надеюсь, что когда-нибудь ученые найдут способ, как можно не есть и не платить за газ и воду, чтобы мы все наконец могли спокойно заниматься тем, что нам по-настоящему нравится.
Я стою с лопатой в руках в темном сыром подвале. Под ногами горы опилок. Над головой тускло светит лампочка. Как я тут оказался?
— Тебе уже четырнадцать…
— …и пора думать, чем ты вообще будешь в жизни заниматься…
— …потому что экзамены, сам понимаешь, не заметишь, как начнутся…
— …а там и университет…
— …чем ты собираешься заниматься в жизни? Тебе нужно уже решать, мы тут не подскажем.
— Потому что мы с папой не вечные, придется когда-нибудь и нам помогать.
— И надо начинать работать уже, трудовую книжку заводить. Паспорт ведь ты уже получил.
— Лето у тебя все впереди, собираешься в компьютер три месяца играть?
— Слушай, это серьезно. Мы хотим с папой, чтобы ты нашел себе работу.
Я перестал смотреть в стол и поднял голову.
— Я все понял. Можно мне идти?
Когда мне было семь лет, мои родители купили большой участок земли с домом. Отец сразу же взялся за ремонт, наняв людей и начав латать, копать, укладывать, пилить, жечь, рыть, закапывать, утеплять, сносить, забивать, резать и варить. Передвигались стены, потолок менялся местами с полом, вырывались ржавые трубы и укладывались свежие, выкорчевывались старые деревья и сажались новые, грузовики не успевали увозить на свалку строительный мусор. Дом превратился в полигон, и нормальная жизнь заняла в нем второе место, уступив вечной стройке. Мы спали в комнатах, где месяцами не было обоев, и ели в комнате, где не было ничего, кроме голых серых стен и шумящего в углу телевизора. Если я не играл в компьютер или не делал уроки, то помогал отцу. Рабочие мозоли на моих руках появились еще до десяти лет. Я таскал кирпичи, заливал бетон, носил бревна и возил телеги с песком и щебнем, пилил и красил. Отец научил меня, как забивать гвозди и вытаскивать их гвоздодером, как правильно распилить бревно и как мешать бетон, еще до того как я окончил начальную школу.
Лето я не любил. Потому что с его наступлением на участке начинает расти трава, которую мы скармливаем кроликам — грызунам, что дрожат в темных клетках отцовского сарая. Это значит, что каждый день нужно вставать рано (или не рано — смотря во сколько планируешь закончить) и собирать два ведра с травой, да так, чтобы битком. Отец, будучи человеком опытным, делал это серпом за две минуты, а мне серп не доверял, и у меня уходило несколько часов. Два плотно набитых ведра травы стали моей ежедневной головной болью: ни уйти к друзьям, ни поиграть в компьютер до выполнения этой работы не разрешалось. Я ненавидел эти пластиковые ведра. И, что самое страшное, трава на участке растет медленнее, чем ее едят, гораздо медленнее. А выходить на район страшно: там, как рассказывали мне родители, обитают алкоголики, наркоманы и бродячие собаки, что что было полной правдой. Но страшило меня не это, а то, что другие дети увидят меня за такой работой — и клеймо колхозника навсегда останется у меня на лбу. День за днем уходил на сбор корма для кроликов, которых я даже не ел. Если не успевал к вечеру или ленился, то приходилось тяжко. Отец не любил смотреть, как другие прохлаждаются, — ведь сам-то он работал целыми днями.
* * *
Главная пешеходная улица Челябинска, улица Кирова, жителями почему-то называется Арбатом. Хотя даже до пошлого московского Арбата ей далеко: она в два раза короче и уставлена бессмысленными провинциальными бронзовыми фигурами. Здесь, например, застывший в бронзе нищий собирает мелочь, чуть дальше — городовой, а пройдите немного — и будет сидеть с гитарой Александр Розенбаум, а ближе к концу улицы — Пушкин на лавочке. С этими персонажами все фотографируются, обнимаются и трут им на счастье разные места. Два книжных, несколько магазинов одежды, всегда несколько гитаристов-попрошаек, пара-тройка салонов связи и, конечно, бары — добро пожаловать на челябинский Арбат.
