Стихи разных лет

Стихи разных лет

Авторы:

Жанр: Поэзия

Цикл: Иностранная литература. Журнал 2013 №06

Формат: Полный

Всего в книге 2 страницы. Год издания книги - 2013.

Поэзия представлена лирикой итальянки Антонии Поцци (1912–1938), чья первая и по существу единственная книга стихов — «Слова» — была опубликована посмертно в 1939-м году и тотчас замечена Эудженио Монтале и Томасом С. Элиотом. Перевод Петра Епифанова.

Читать онлайн Стихи разных лет


Антония Поцци

Стихи разных лет

От редакции



Антония Поцци (1912–1938) — дочь крупного миланского адвоката Роберто Поцци и представительницы знатного североитальянского рода, графини Лины Каванья Санджулиани. В 1935 году закончила филологический факультет Миланского университета, защитила диплом по творчеству Флобера. Со студенческих лет дружила с поэтом Витторио Серени. Интересовалась философией, владела несколькими языками, включая древнегреческий и латынь. Стихи писала с детства, но первая стихотворная книга «Слова» вышла уже после ее смерти: в отчаянии от жизненных неудач двадцатишестилетняя Антония Поцци отравилась.

В предисловии ко второму изданию «Слов» в 1948 году Эудженио Монтале назвал автора «единственной подлинной женщиной-поэтом, которую видела Италия в двадцатом веке». Стихи Поцци, многократно переиздававшиеся в Италии, к настоящему времени переведены на английский, французский, немецкий, испанский и другие языки, опубликованы ее дневники и письма. На 66-м Венецианском кинофестивале в 2009 году был показан документально-игровой фильм режиссера Марины Спада «Стихи меня хранят», роль главной героини исполнила итальянская актриса болгарского происхождения Елена Гяурова.

Книга стихов Антонии Поцци «Слова» готовится к печати в Издательстве Ивана Лимбаха.

Легкомыслие


Вспоминаю сентябрьский день
на Монтелло. Я — ребенок еще,
с тощей косичкой и зудом
от дикого лазанья на коленках.
Отец, забравшись в окоп,
вырытый в каменистом пригорке,
рукой мне показывал вдаль, сквозь расщелину,
на Пьяве[1], на те холмы, говоря
о войне, о себе, о своих солдатах.
В тени холод остролистой травы
ощущали икры; в глубинах земли
корни еще, может быть, тянули
последние капельки крови. Но я горела
желанием выпрыгнуть вон,
в наглое солнце, чтобы сорвать
горсточку ежевики.
1929

Невинность


Под солнечным зноем
в тесной лодке
озноб —
чувствовать против моих коленок
мальчика чистую наготу,
упоение мукой — носить в крови
то, о чем он не знает.
Санта Маргерита, 28 июня 1929

Ноябрь


И тогда — если случится, что я уйду,—
останется что-то
от меня
в моем мире —
останется слабый след тишины
среди голосов —
тонкое дыхание белого
в сердце лазури —
И однажды ноябрьским вечером
хрупкая девочка
на углу улицы
будет продавать хризантемы,
и будут звезды,
холодные, зеленовато-далекие —
И кто-то заплачет —
кто знает, где — кто знает, где —
И кто-то будет спрашивать хризантем
для меня
в мире,
когда случится, что без возврата
я буду должна уйти.
Милан, 29 октября 1930

Стыдливость


Если какое из бедных моих слов
придется тебе по сердцу,
и ты мне об этом скажешь
хотя бы только глазами,
я распахнусь перед тобой
улыбкой счастливой,
но все-таки буду дрожать,
словно маленькая юная мама,
что краснеет,
от прохожего слыша,
как младенец ее прекрасен.
1 февраля 1933

Сицилийский пейзаж


Над кручей, что одела в нежную зелень
юное хлебное поле,
на ослике
женщина
едет верхом —
между коленок, у мирного чрева
держит сына,
чтоб спал он в покое,
не ощущая толчков —
пристально глядя, как тучами
даль занавешена неба,
обе полы плаща
поднимает
высоко-высоко —
и укрыт с головою
ребенок —
пишут так на иконах
Марию, в бегстве ее —
16 мая 1933

Амбары


Полукруглою бровкой
обкошенная трава
обступает амбары —
как будто желая
очертить на земле
круг вершин,
что высокое небо
сжимает —
На почернелом пороге
две девочки
смотрят в кувшин молока
одна — улыбаясь —
Перед ними — гора
в этом вечере тихом —
словно ангел огромный,
заслонивший крылами
лик в затаенной молитве —
12 сентября 1933

В снегах


Восходила я в день высокий, живущий
за елями,
я гуляла полями, горами
светлыми,
по озерам ледовым скользила — и тайную
песнь шептали мне волны
плененные —
проходила белые реки, окликая по имени
горечавки цветы
уснувшие —
засыпала в снегах безмерного
города цветов
погребенного —
я жила на горах
как колючий цветок —
и смотрела на скалы,
высокие рифы
морей ветровых —
и дальнее пело во мне
лето
и жгучими рододендронами
в крови моей полыхало.
1 февраля 1934

Ночлег


Туман. Говор камней
в руслах. Воды голоса
внизу, от снегов, в ночи.
Ты на соломе
мне одеяло стелешь;
крепкими твоими руками
плечи мне укрываешь,
чтобы я не замерзла.
А я — размышляю о тайне
великой, живущей
в тебе, за гранью тихого
твоего жеста — о чувстве
человеческого нашего братства,
без слов, средь огромных
горных уступов.
И, может быть, больше звезд
и безмерных тайных путей
меж нами, в этом молчанье,
чем в целом небе, простертом
за пеленою тумана.
Бреиль, 9 августа 1934

Корни


Снегом засыпанный дом
протекает. Капель
стук монотонный
пронзает меня.
Так, распадаясь,
всякая вещь болит.
Но вдали,
за покровами солнца, за робкими бликами,
за цветовыми переходами дня,
смиренно живет
мир травы и земли.
Корни
в недрах горы,
весны соблюдая обеты,
затаились,
и знаю лишь я
по имени каждый цветок,
что еще расцветет,
знаю кусочек глины, знаю тот луч света,
под которым впервые блеснет
листиков нежная плоть.
Корни
хранят всех начал
погребенный секрет
в недрах горы глубоко
и то, чьей силою вновь выхожу на свет —
бледным, бесстрашным
ростком.
15 февраля 1935

Замершее время


В этих домах каждым жестом
твердят о надеждах,
которым не сбыться.
В печи зажигают огонь,
дыхания облако выпуская,
и в каждом сердце — горит
завтрашняя заря.
Вечереет — ты, словно бабочка,

С этой книгой читают
Тройной агент

Журналистское расследование американца Джоби Уоррика (1960). Противостояние ЦРУ и «Аль-Каиды», вербовка, жестокие допросы, фанатики-террористы, Овальный кабинет, ущелья Афганистана, Лондон, Амман и проч., словом, полное ощущение, будто смотришь голливудский фильм… Если бы в предуведомлении «От автора» не было сказано, что «курсив в этой книге использован в тех случаях, когда источник информации не ручался за буквальное воспроизведение прямой речи…» А курсива в книге совсем немного! Переводчик (в духе всей публикации) скрывается за инициалами — Н.


Чулок в сто петель
Жанр: Комедия

Открывается номер комедией абсурда «Чулок в сто петель» сербского драматурга Александра Поповича (1929–1996). Герои пьесы — люди, «испорченные квартирным вопросом» и прочей социалистической спецификой. И неудивительно, что комедия, написанная в 1965 году, впервые была поставлена лишь в 1980-м. Перевод Ларисы Савельевой.


Шелковистый кошмар

Обаятельный и брутальный детектив Дэнни Бойд – снова в деле! Ради спасения своей похищенной секретарши он должен внедриться в преступную группировку, замышляющую крупное ограбление.


Смертельный блюз

Неподражаемый частный детектив Дэнни Бойд все чаще и чаще вынужден сталкиваться с преступлениями, совершаемыми в театральном мире. Недаром ведь о театре говорят, что это террариум единомышленников. Детективу предстоит выяснить, что случилось с известной актрисой, сбежавшей с богачом-банкротом.


«Трагическая эротика»

Верноподданным российского императора следовало не только почитать своего государя, но и любить его. Император и члены его семьи должны были своими действиями пробуждать народную любовь. Этому служили тщательно продуманные ритуалы царских поездок и церемоний награждения, официальные речи и неформальные встречи, широко распространявшиеся портреты и патриотические стихи. В годы Первой мировой войны пробуждение народной любви стало важнейшим элементом монархически-патриотической мобилизации российского общества.


Гордиев узел Российской империи
Жанр: История

Охватывающее более чем вековой период исследование выдающегося французского историка-слависта, профессора Даниэля Бовуа, преподававшего в университетах Нанси, Лилля, Париж I Пантеон-Сорбонна, посвящено истории Правобережной Украины – Киевщины, Волыни, Подолии – в составе Российской империи. В центре внимания – борьба между российским самодержавием и польскими элитами за господство в этом регионе и контроль над украинским крестьянством. В равной мере глубоко анализируя социальные, экономические и культурные процессы, автор показывает трудности интеграции бывших земель Речи Посполитой в империю Романовых; объясняет, почему польская землевладельческая аристократия вопреки росту русского национализма оставалась до 1917 года привилегированной и преуспевающей группой; освещает драматическую судьбу тех почти забытых историками «промежуточных» категорий населения, которые не вписались в жесткую сословную иерархию российского общества.