Самая
организованная в мире женщина
Этой ночью мама опять разговаривала во сне. Иногда она говорит отчетливо, будто кому-то там, на той стороне, рассказывает историю, каждое слово слышно через тонкую стенную перегородку между моей и ее комнатой. Так нам и надо, раз мы нашу шикарную квартиру в старой части города с видом на реку и луна-парк разменяли на это новобелградское «откуда не возвращаются». Мне потребовалось полгода, чтобы привыкнуть к многоэтажке, где мы сейчас живем и где уже в пять минут девятого, сразу после заглавных новостей, чувствуешь себя как в глубокой провинции. Оглушающая тишина и пустота. Но, если что-то должно случиться, то так тому и быть: мой брат, Гаврило, захотел для себя отдельную квартиру, хоть какую-нибудь. Он едва дождался отцовской смерти, чуть ли даже ни обрадовался ей. Если получше поразмыслить, а ведь сестры всегда поддерживают братьев, наш домашний минифашист, может быть, лучшего и не заслуживал. Спустя три месяца, после того как мы его похоронили, Гаврило за торжественным ужином объявил, что хочет свою долю, у мамы из руки выпала ложка. Через два дня у нее случился мозговой удар, и дальше ее состояние только ухудшалось, вопреки заверениям моих знакомых из клиники, что все будет в порядке.
Ничего подобного, левая сторона так и осталась частично парализованной, и временами, когда я смотрю на нее, спящую, мне кажется, что передо мной одновременно два человека: шестидесятидвухлетняя, еще весьма привлекательная женщина с той никогда не исчезающей горделивостью бывших красавиц и сморщенная, с искаженным лицом старушка в ожидании последнего причастия. Этой ночью она бредила, я не могла разобрать ни слова, как будто она говорила на некоем неизвестном, давно освоенном, но забытом языке, теперь вновь пробудившемся, из какого-то уголка глубоко в подсознании, освобожденного лопнувшим сосудом. Я слушала, не успевая вникнуть в то, что она хочет сказать, через стенку доносилось только долгое, безостановочное бормотание, из-за него и из-за усталости я не могла уснуть, я была измучена ежедневными повторениями одного и того же: Теперь глубоко вдохните и выпускайте воздух громко, так, чтобы чувствовалось, как воздушная струя ударяется о переднюю часть нёба. Скажите «хам»; и ритмично повторяйте за мной «хам», «хам», «хам», «хам», так, хорошо. Потом я приподнялась в постели, облокотившись на руку, посмотрела на окно. С улицы в комнату струился скудный свет, ничего не было слышно, кроме маминого бормотания, и я подумала, что это последней степени идиотизм — самой себе лгать… На этот раз причиной бессонницы были не мамины ночные путаные исповеди и не магнитофонная лента, вживленная в мои мысли — навязчиво, часами, днями и годами один и тот же повторяющийся текст, — а то, что я думала о нем. И то, что я не знаю, хочу ли утром его увидеть, для меня имеет значение; да, именно так: имеет для меня значение, следовательно, я хотела бы его увидеть.
Он постучал и вошел в кабинет, не ожидая отклика или приглашения. Семилетняя девочка, которой я всеми возможными способами пытаюсь поставить «л» и «р», удивленно посмотрела на меня. А я — на него.
— Пожалуйста, — сказала я, — что вы хотели?
Он стоял, будто смущенно и немного нервничая. Это было две недели назад.
— Меня направил главврач Пенджер, вы доктор Алиса?
— Я Алиса, но я не доктор.
— Как, извините…
— Вот так. Я никакая не доктор, я логопед. Какая у вас проблема?
— У меня нет проблем, у меня сорван голос.
— Слышу, на самом деле вы прекрасно держитесь. А вы не думали о том, что все-таки вы сами проблема? Подождите меня в коридоре, я должна сначала закончить с этим остреньким язычком.
— К сожалению, я страшно тороплюсь, в девять у меня начинаются лекции. Знаете, меня направил главврач Пенджер, — повторил он, как будто я не услышала, а я услышала, только из-за его некорректности притворилась, что нет. Доктор Ненад — удивительный человек, не оставляет без внимания ни одной просьбы и готов для каждого что-нибудь сделать, а сам никогда ни на чем не настаивает; и почему он послал ко мне этого, спрашивала я себя, должно быть, этот все-таки особый случай.
Как выясняется, очень особый.
— А вы кто?
Он состроил такую мину, выглядело, будто он оскорблен тем, что я его не узнала; отчасти похоже на реакцию Манойловича полгода назад; я имею в виду известного актера Манойловича; то есть хочу сказать, мужские ужимки схожи лишь отчасти, поскольку Мики сделал это, один к одному, не из-за того, что я его не узнала, кто б его не узнал. «Любят только раз» для меня, пожалуй, самый лучший отечественный фильм про любовь, из тех что я когда-либо смотрела; вспоминаю, как Павле и я, Павле — мой бывший муж, будто влюбленные гимназисты, смотря его в неотапливаемом кинозале «Ядран», дрожали то ли из-за зимы, то ли из-за роковой любви, нашей и их — Владицы и Мики. Нет, Мики возмутился не потому, что я его не узнала, а потому, что я ему велела весь следующий месяц каждое утро ходить на ингаляции и на дыхательную гимнастику…