«Докладываю, что рядовой В. Ставицкий 25 ноября сего года отказался принять военную присягу…» — Офицер Крылов запечатал конверт и задумался. «Надо же! За всю службу впервые такой позор. И как это мы проглядели?» Крылов попытался представить себе Ставицкого. Солдат как солдат. Ему почему-то так и не удалось вспомнить лицо молодого солдата. Зато голос… О, этот голос он не забудет никогда. Тихий, елейный…
— Нас это не касается… В этом грешном мире для нас все равны. Наши враги — враги Иисуса Христа. Их оружием не одолеешь. Мирское оружие — печать каинова. Наше оружие — божье слово. Не могу я оскверняться…
Потом — возмущенный гул таких же юношей, молодых солдат. Звонкий и немного растерянный голос офицера Васильева: Ставицкий в его взвод определен. И опять отрешенный голос Ставицкого. До чего же он смиренный, просто не верится.
— Воля ваша, только земные законы над нами не властны. Клятвы дать не могу. Царь Навуходоносор тоже пытался вознестись выше божьих законов, а потом питался травою.
— Какой бред! — воскликнули сразу несколько молодых солдат. Ставицкий не обратил на эти выкрики внимания и стал молиться…
Не будь неприятности со Ставицким, этот день принятия присяги молодым пополнением для Крылова был бы, как всегда, праздничным. Он гордился молодежью, видел в ней свою молодость, такую же пытливую, беспокойную, нетерпимую к малейшей лжи, не признаваясь себе, немного завидовал ей. Но сегодня у него на душе было тяжело.
«Ах, Ставицкий, Ставицкий! Что мне делать с тобой, где найти такие слова, чтобы ты поверил мне… Не легко это, а надо». Опять вспомнился отрешенный голос Ставицкого:
— Божьи люди сильны своей верой. Оружие им ни к чему.
«Ишь ты, их оружие — вера! Крепко поработали, парень, над твоей головой. Оружие… Посмотрел бы я на тебя с таким оружием на фронте, что бы ты запел там! Стоп. А не начать ли с этого разговор со Ставицким? Ведь воевали же верующие в годы войны…»
Крылову вспомнился спор годичной давности, невольным свидетелем которого он стал. Возвращаясь из отпуска, он завернул тогда в Загорск. Его влекли творения древних русских художников. Подивился архитектуре Троицкого собора, отдал дань громаде Успенского, колокольне. На выходе в воротах лавры ему встретилась небольшая толпа экскурсантов, в центре которой спорили двое мужчин пожилого возраста. Тот, что был в шляпе, упоминал Пересвета и Ослябю, Александра Невского, Великую Отечественную войну — как свидетельства великих патриотических свершений православной церкви. Мужчина в берете не оспаривал участие православной церкви в защите русских земель от чужеземных захватчиков, но утверждал, что не следует переоценивать заслуги церкви. Громил врагов народ, а не священнослужители.
— Вот вам свидетельство тому, — указал он на серую от пыли и времени чугунную доску в воротах: «9 ноября 1608 г. во время достопамятной осады Свято-Троицкия Сергиевы Лавры польскими и литовскими отрядами вражеский подкоп, введенный под Пятницкую башню, был героически уничтожен клементьевскими крестьянами Никоном Шиловым и Слотою, тут же в подкопе и сгоревших».
Записывая тогда эти скромные свидетельства боевой славы русского народа, Крылов не предполагал, что об этом придется вспомнить в такой ситуации. Вспомнилось… Только здесь иное дело. Там защитник религии утверждал, что вера и божьи слуги были опорой в борьбе с иноземными захватчиками, а здесь ссылкой на веру, на бога один из членов общества пытался уклониться от исполнения обязанностей перед народом. Причем уклониться от выполнения самой почетной, самой священной обязанности перед обществом — с оружием в руках защищать его от врагов.
Что за вера у тебя, Ставицкий? Говоришь, что истинно православный христианин, сектант. Но в годы войны Крылов видел сектантов-баптистов, которые воевали честно. А Ставицкий даже не желает взять в руки оружие. А если и возьмет, можно ли идти с ним в бой не оглядываясь? Правильно: чтобы не оглядываться потом, надо драться за Ставицкого, за каждого человека сейчас. Надо драться. Только не легко это, когда человек сам не хочет. Придется начинать пока без него, и, наверное, начинать надо с веры. Что это за секта И. П. X., что за вера, как относится она к военной службе? Ведь в царской армии служили многие сектанты; а сейчас? Да, во всем этом надо разобраться, иначе броню отчуждения Ставицкого не прошибешь…
Много вопросов поставил перед собой в тот вечер офицер Крылов, на тысячу других будет искать ответы завтра, рыться в книгах, выбирать тот единственный верный шаг, который не оттолкнет Ставицкого, а приблизит к людям, позволит найти ключ к его сердцу.
Много воды утекло, прежде чем он нашел на все вопросы правильные ответы, забыл огорчения и, удовлетворенный, звонил товарищу, бывшему однополчанину, ушедшему с повышением в соседнюю часть: «Читал? Да-да. Тот самый Ставицкий… Спасибо. А ты не верил. Конечно, само не пришло. Зато есть теперь хороший защитник Родины. Верно говорю, толковый солдат. Ведь выступить Ставицкому с такой статьей, открыто порвать с религией и с теми, кому вчера доверял самое сокровенное, это не просто… Тут нужно большое мужество…»
