Да, я прекрасно помню, как впервые убил человека; мне было всего семнадцать. В тот день, около полудня, под нами пролетела стая снежных гусей. Помню, как заглянув за край корзины, я увидел их и подумал, что они напоминают наконечник пики. Это, конечно же, было предзнаменованием, но я не обратил на него никакого внимания.
Стояла ясная осенняя погода — чуть зябковато. Это я помню. Должно быть, дело было где-то в середине октября. Хорошая погода для воздушного шара. Требовалось только, чтобы каждую четверть часа (или около того) Клау закидывал наверх, в жаровню, несколько полных пригоршней соломы. Мы обычно реяли на высоте около двух шпилей.
Не доводилось бывать в одном из них? Ну что ж, это доказывает, насколько всё поменялось. До прихода огневитов сражений тут почти не бывало, и чтоб найти те, что всё-таки случались, свободным мечам приходилось странствовать по всему континенту. Поверь мне, воздушный шар — лучше, чем ходить пешком. Майлз (в те дни он был нашим капитаном) говорил, что там, где вместе собралось трое солдат, хоть один наверняка засадит снарядом в шар; слишком уж это большая цель, чтобы противиться искушению, — это-то и подскажет тебе, где находятся армии.
Нет, нас бы не убило. Чтоб эта штука начала падать быстро, её нужно разрезать сверху донизу, ну а дырочка, вроде той, что оставляет остриё пики, едва ли даст о себе знать. Да и корзины там не качаются, как народ думает. С чего бы? Ветра они не чувствуют: они странствуют вместе с ним. Находясь в нём наверху, кажется, будто человек просто висит там, а мир под ним поворачивается. Ему слышно всё: и свиней, и кур, и скрип колодезного во́рота, когда черпают воду.
— Хорошая лётная погода, — обратился ко мне Клау.
Я молча кивнул. Полагаю, торжественно.
— В такую погоду — поднимайся, сколько пожелаешь. Чем холодней, тем лучше тяга. Жар от огня не любит холода и пытается сбежать от него. Так говорят.
Белокурая Браката сплюнула за борт:
— Пустота у нас в животах, — бросила она, — вот, что заставляет его подниматься. Если мы не поедим сегодня, завтра тебе не придётся разжигать огонь — я сама подниму нас наверх.
Она была выше любого из нас, кроме Майлза, и из нас всех — самая тяжёлая, но Майлз, раздавая еду, размеры в расчёт не брал, так что, полагаю, она была ещё и самая голодная.
— Надо нам было растянуть одного из той последней кучки над костром, — подхватил Дерек. — Так хоть горшок тушёного мяса выручили бы.
Майлз покачал головой:
— Их было слишком много.
— Они бы разбежались, как кролики.
— А если бы не разбежались?
— У них не было доспехов.
Неожиданно за капитана вступилась Браката:
— Я сосчитала их: двадцать два мужчины и четырнадцать женщин.
— Женщины не стали бы драться.
— Когда-то я была одной из них. Я бы стала драться.
Мягкий голос Клау добавил:
— Почти всякая женщина станет драться, если сможет оказаться у тебя за спиной.
Браката уставилась на него, не зная, поддерживает он её или нет. На ней были рукавицы — она управлялась с ними лучше всех, кого мне когда-либо доводилось видеть, — и помню, как на мгновение я подумал, что она кинется на Клау прямо здесь, в корзине. Мы набились, как свежевылупившиеся птенцы в гнезде, и в случае драки, чтобы вышвырнуть её, нас бы понадобились усилия по меньшей мере троих: а к тому времени, полагаю, она бы всех нас поубивала. Но Клау она боялась. Почему — я узнал позже. Майлза она уважала (думаю, за рассудительность и смелость), но не боялась. Дерек был ей, по большому счёту, безразличен, ну и, само собой, меня она почти не замечала. Но Клау её самую малость пугал.
Клау был единственным, кто не пугал меня, — но это тоже другая история.
— Подкинь ещё соломы, — посоветовал Майлз.
— Почти закончилась.
— Мы не сможем сесть в этом лесу.
Клау покачал головой и добавил солому в огонь жаровни — примерно вдвое меньше обычного. Мы проваливались вниз, где под нами развернулось что-то вроде красно-золотого ковра.
— Солому у них мы всё-таки достали, — произнёс я, просто чтобы дать о себе знать.
— Солому всегда можно достать, — сказал мне Клау. Он вытащил метательный гвоздь и делал вид, что чистит им ногти. — Даже у свинопасов: думаешь, её у них не будет, однако они её достанут, только бы от нас избавиться.
— Браката права, — признал Майлз. Создавалось такое впечатление, что он не слышал нас с Клау. — Сегодня нам нужно раздобыть еды.
Дерек фыркнул:
— Что, если их будет двадцать?
— Растянем одного над огнём. Ты не это разве предлагал? И если потребуется драться, будем драться. Но сегодня нам надо поесть. — Он взглянул на меня. — Что я сказал тебе, когда ты присоединился к нам, Джерр? Плата либо большая, либо никакая? Это и есть никакая. Не хочешь уйти?
Я ответил:
— Нет, если только ты этого не хочешь.
Клау выгребал из мешка остатки соломы. Набралась едва ли горстка. Когда он бросил её в жаровню, Браката спросила:
— Мы собираемся сесть среди деревьев?
Клау покачал головой и указал жестом. Вдали, на холме, я разглядел белую пылинку. Она казалась слишком далёкой, но нас несло туда ветром, и пылинка всё росла и росла, пока мы не разглядели, что это большой дом, построенный целиком из белого кирпича, с садами и надворными постройками, и доро́гой, которая вела прямо к двери. Сейчас, полагаю, таких вообще не осталось.
