«Наступит новая эра, — писал трижды великий египтянин, ведавший тайнами мироздания и носивший имя одного из богов, — когда великое знание станет открываться людям, как открывается цветок солнцу, и они с благодарностью примут этот врачующий и облагораживающий их дар». — «Мир, прежде непознанный и враждебный для всех, в новую эру станет всем открыт и отраден, — спустя века вторил ему эллин, мудрец из мудрецов, познавший материю и дух, космос и человека. — Потому что все, созданное Творцом, имеет великий смысл, и суть нашей жизни — познать Его работу». — «Я вижу сияние новой эры, которую так ждали, на которую надеялись великие мудрецы прошлых тысячелетий, — много позже напишет уже христианский мыслитель. — Людям откроется новый мир — не бесплодных надежд, что всякий раз оборачивались отчаянием и великим горем, но мир долгожданного счастья. Сам Господь в означенный день и час откроет людям свои объятия, и тогда благодать ждет их во веки веков…»
Так писали великие мира сего о грядущей эре Водолея
Над башнями древнего норманнского замка, окруженного лесом, медленно тянулись свинцовые облака. Казалось, этой промозглой осенней ночью замок спал тяжелым непробудным сном. Если бы не одно из верхних окон донжона. Там, проглядывая через изморозь и легкий туман, горел свет… Гулко аукнув, ночная птица вырвалась из леса и, размашисто хлопая крыльями, направила свой путь в сторону замка. Вот внизу пронеслись ров и крепостная стена — первая, за ней — вторая, остались позади две башни. Перед птицей быстро вырастал исполин-донжон. Там, под его крышей, жили тысячи летучих мышей — такое лакомое блюдо для всех ночных охотниц! Поднимаясь в высоту, облетая каменный колосс, птица уже сделала круг, когда неожиданно попала в световое поле. Створки слюдяного окна были открыты настежь. Зоркий взгляд птицы успел подметить языки пламени в огромном, похожем на пещеру, камине и человека, сидевшего у огня.
Прочь отсюда!..
…Немолодой, но полный свирепой силы, он сидел в кресле лицом к окну. Огненно-рыжие с проседью волосы были туго перехвачены сзади шнурком и превращались в конский хвост. Медвежья шуба укрывала его плечи. На груди, поверх плотного шерстяного камзола, ловил отблески огня золотой амулет — шестиконечная звезда с драконом в центре круга.
Вчера ночью Рыжеволосый победил. Он встретил своего врага на подступах к замку. Ярко светила луна, высеребрив дорогу. Враг и его телохранитель — лицом к лицу против лучших бойцов Волчьего логова! Два чужака врезались в их ряды, выбивая противников из седел, но вскоре стрелы опрокинули их. Телохранитель врага, настоящий медведь, был убит, сам враг, истекая кровью, лежал поверженным на земле.
— Я счастлив, византиец, что вижу в твоих глазах отчаяние, — склонившись над раненым воином, проговорил он, хозяин здешних земель. — Я знаю, ты не боишься смерти. Но тебе страшно оттого, что Дионисий в моих руках. Тебе страшно, что ты не выполнил волю своего учителя, что позволил мне похитить библиотекаря, вашего тщедушного пророка! И ты знаешь: я буду пытать его день за днем, поливать маслом и жарить, как теленка на вертеле, пока он не расскажет мне всего. Не выдаст тайну великого Оружия. Не скажет, где он спрятал его! — И, уже тише, продолжал: — Это значит, что уже скоро мир будет моим! Слышишь, византиец? — моим!
— Тебе гореть в аду, Вествольф, — глядя ему в глаз, прошептал его враг. — А теперь можешь убить меня…
Но он только усмехнулся:
— Быструю смерть надо еще заслужить, стратиг Палеолог. — Обернулся на оставшихся в живых солдат, все теснее подступавших к хозяину. — Убирайтесь! Все!
Те поспешили ретироваться. Никто не слышал, о чем он спрашивал византийца. Да что толку? Его враг все равно упрямо молчал. Только дышал тяжело, и кровавая пена вздувалась пузырями на его губах.
Ему оставалось жить считанные минуты…
— С тобой кончено, стратиг Палеолог, — наконец сказал он, поднял меч и нацелил острие на грудь умирающего грека. — Кончено!
И что есть силы, через панцирь и ребра, вдавил клинок в его сердце.
…И вот сейчас, сжав руками подлокотники кресла, хозяин замка смотрел в огонь. Но, странно, ничего не могли открыть ему языки пламени, такие изменчивые, ускользающие. И в первую очередь не могли открыть будущего, потому что Дионисий, там, в подземелье, молчал.
Только стонал и плакал от боли…
Сидя в старом кресле, Рыжеволосый закрыл глаза. Он даже нашел в себе силы улыбнуться. Этот мозгляк заговорит — хотя бы для того, чтобы умереть быстрой смертью! Но минуты складывались в часы, а его все не звали. И это ожидание становилось все большей пыткой!
За спиной Рыжеволосого уже занимался рассвет, когда, скрипнув, тяжело открылась дубовая дверь. Языки пламени затрепетали на сквозняке. В зал нерешительно проскользнула тень — силуэт женщины. Встав у стены, она точно не смела двинуться дальше, оказаться на свету.
— Матильда?
— Да, хозяин, — не сразу ответила женщина.
Отгородившись ладонью от огня, рыцарь пытался рассмотреть гостью.
— Подойди, — тихо проговорил он.
Она не решалась.
— Ты оглохла?
Тень качнулась. Чем ближе она приближалась к огню, тем нерешительнее становились ее шаги. Черный балахон, седые волосы, бельмо, скрывающее правый глаз. Костлявые руки, которым она не находила места.
