«30 июля поздним вечером полиция Эль-Харга – города на юге Египта – в мусорном баке обнаружила труп гражданина Ливии Карамчанда Зелвы, задушенного с помощью нейлоновой гитарной струны. Полиция считает…»
Он отшвырнул газету – как всегда, полиция предполагает полный абсурд… Зелву убили сразу же после исчезновения Джонована Фрича. Правда, вместе с Зелвой точно таким же способом погибли еще шесть человек в разных частях света. Но они не имели никакого отношения к делу. Это жертвы ритуала – «семиструнной гавайской гитары»… В кабинете магистра найден любопытный прибор, приставка к радиотелефону. Каждые восемь часов он прикладывал руку к табло с индикатором, и в эфире не было никакой тревоги. И когда Фрич не вернулся в офис, через шестнадцать часов его радиотелефон автоматически связался с абонентом в Будапеште и три минуты передавал звучание гавайской гитары. А наутро газеты вышли с рекламой концерта композитора Зелвы… «Мы только что пережили гибель дочери и внука Мохандаса Ганди, только что заделали эту брешь… И вот новая пробоина! Конечно, они ждут наших ответных действий, избирают новых заложников, чтобы сыграть еще один аккорд… И, я думаю, если мы втянемся в этот оркестр – будет война… А сейчас она крайне нежелательна!»
Обыск в квартире Русинов обнаружил довольно поздно, изрядно натоптав в передней, зале и на кухне. За десять дней без хозяина на пол осел значительный слой пыли – осталась открытой форточка, – и всякий след на свежелакированном паркете сразу бы бросился в глаза. Однако следов почему-то не было даже в кабинете за плотно закрытой дверью. Русинов несколько раз приседал, рассматривая пыльное зеркало пола, – ни единого отпечатка. Скорее всего паркет после обыска протерли и вещи расставили точно так, как они стояли. Но все-таки допустили единственную небрежность: между стопок журналов на столе обронили маленький пакетик с двумя запасными предохранителями от какого-то японского прибора. Русинов очень хорошо знал, что есть у него в доме и чего нет и быть не может, и потому, случайно заметив эти предохранители, сразу же насторожился: он отлично помнил, как прибирал на столе перед отъездом и что никакого пакетика не видел. Значит, он появился за эти десять дней, пока Русинов был на глухариной охоте в Вологодской области. Кто-то входил в квартиру и вносил прибор… Какой и зачем? Причем прибор был наверняка упакован, и там, в упаковке, находились запасные предохранители…
Прежде чем обследовать квартиру, он глянул на электросчетчик и сверил цифры с теми, что были записаны в расчетной книжке, – почему-то «нагорело» пять киловатт, хотя перед отъездом на охоту Русинов отключил холодильник, который мог накрутить счетчик, и заплатил за электроэнергию. Судя по всему, неведомый прибор, побывавший в его квартире, был мощный, и скорее всего это либо портативная рентгеновская установка, либо лазер…
А если так, значит, в доме был обыск.
Сначала Русинов осмотрел кабинет – книжные полки, письменный стол, подоконник, где пачками лежали научные журналы, – и обнаружил еще несколько примет: выцветшие или пожелтевшие на солнце полоски на обложках оказались спрятанными, а кое-где, напротив, торчали свежие, не тронутые светом уголки. Кто-то рылся в рукописях и материалах, лежащих в ящиках стола, и на самом столе все бумаги были тщательно разложены, может быть, чуть аккуратнее, нежели Русинов раскладывал сам. Тот, кто делал обыск, прекрасно знал характер и поведение хозяина квартиры и, конечно же, располагал информацией, куда и насколько он уехал, и потому работал неторопливо, со знанием дела. В доме побывала Служба, а не воры, и это обстоятельство еще больше встревожило Русинова. Если для негласного обыска сюда притаскивали рентгеновскую установку, значит, искали тайники, но поскольку их найти не смогли – ибо таковых в квартире не существовало, а в бумагах тоже ничего интересующего Службу не обнаружили, – то, возможно, в телефон, в репродуктор или стены влепили «клопов» и теперь будут слушать…
Самое главное было – понять, чья это Служба и что пытается добыть. Маловероятно, что контрразведка, – Русинов никаких секретов не продавал, не разглашал и даже в будущем делать этого не собирался, – и на то, что негласный обыск проводили в целях получить какие-то улики против него, тоже не похоже. Чего ради будут собирать компрматериалы, если он уже три года как не работает в Институте, да и самого Института больше не существует в природе, как, впрочем, и той закрытой лаборатории, которой руководил Русинов, научные же материалы частью уничтожены, а частью переданы в спецотделы Министерства финансов и Госбезопасности. Члены ликвидационной комиссии поставили свои подписи и тем самым сняли всякую дальнейшую ответственность с завлаба за судьбы всех многолетних наработок. Их могут еще больше засекретить и опустить в бронированные сейфы, а могут при нынешней безрассудной гласности вытащить на свет Божий, и все тайны скоро пожелтеют или выцветут на газетных полосах…
Русинов неторопливо разобрал рюкзак, разложив охотничьи принадлежности по своим местам, затем почистил и смазал маузер – короткоствольный карабинчик 22-го калибра, вещь на глухариной охоте незаменимую, и спрятал в сейф – теперь до осени… А сам все мысленно ходил по стопам тех, кто с такой доскональностью обследовал его квартиру, перебирал в памяти те материалы, что лежали в столе и на книжных полках, но ничего крамольного не находил. Искать могли единственное – карту «перекрестков» и божка – нефритовую обезьянку. Однако это было его собственностью, хотя и относилось к проблемам, которыми когда-то занималась русиновская лаборатория. Карту «перекрестков Путей» он создал сам и сам же открыл некоторые закономерности этих Путей, причем уже после ликвидации Института, и божок к нему попал тоже после. Да и знают об этих вещах всего два человека в мире – он, Александр Алексеевич Русинов, и бывший сотрудник лаборатории Иван Сергеевич Афанасьев…
