Уильям Мейкпис Теккерей
Сочинения Фильдинга
Перед нами прекрасно изданный том, отпечатанный чистым, четким шрифтом и содержащий все творения одного из величайших сатириков, писавших на английском языке. И хотя многое в этой книге не отличается деликатностью новейшего романа новейшей модной писательницы, и хотя мы не рискнули бы рекомендовать эту книгу юношам и молодым девицам, все же мы очень рады появлению в свет общедоступного издания произведений этого великого писателя. Правда, кое-что в этих страницах, полных здорового юмора, может покоробить читателя, но, в отличие от слезливо-сентиментальных романов, они не могут причинить ему вред, ибо в большинстве своем проникнуты гуманностью, житейской мудростью и щедрой любовью к людям.
Том открывается превосходным жизнеописанием Фильдинга, принадлежащим перу Томаса Роско, который воздает должное заслугам великого сатирика и защищает его от нападок его соперников, виршеплетов и знатных господ. Нельзя отрицать, что Фильдинг был большим грешником и имел пристрастие к плохому обществу. Мы имеем серьезные основания полагать, что он повинен даже в более тяжких преступлениях, чем те, которые ему вменяет Уолпол, обвинивший его в том, что он сидел за одним столом с тремя ирландцами и слепым нищим, вместе с которыми он угощался холодной бараниной и копченой грудинкой из одной тарелки. Именно то, что писатель якшался с такой низменной компанией, и привело в негодование критика. Если бы Фильдинг ел ту же баранину на чистой скатерти и в аристократическом обществе, то нам не твердили бы так часто о его пороках.
Не холодная баранина, а эта злосчастная грязная скатерть и эта ужасная компания - вот что так шокировало высший свет.
Нынешнего читателя едва ли надобно предостерегать, что, решившись провести часок-другой в обществе Фильдинга, он рискует оказаться на все это время в не слишком аристократической компании. Поэтому те, кто страдает чрезмерной брезгливостью и утонченным вкусом, пусть лучше держатся от него подальше. Зато те, кто готов простить некоторую долю грубости, чтобы побывать в обществе, где царит честность, мужественность и доброта, едва ли найдут более подходящее чтение, и вряд ли кто-либо из английских писателей может соперяичать с Фильдингом в проницательности и неподдельном остроумии.
По словам биографа, Фильдинг был крепким, ладно скроенным мужчиной, ростом несколько выше шести футов. Он был исключительно остроумным собеседником, и один знатный англичанин, лично знакомый с Попом, Свифтом и другими членами знаменитого кружка острословов, утверждал, что Гарри Фильдинг превзошел их всех. Он любил охоту и быструю езду и в недолгие дни своего процветания держал лошадей и свору собак и разъезжал в карете; подобному расточительству он приписывает в "Эмилии" многие несчастья бедняги Бута. Девятнадцати лет от роду, не имея никаких средств, он переехал в Лондон и зажил в свое полное удовольствие, добывая на пропитание собственным умом. Коротая время то - за стаканом вина с лордами и светскими щеголями, то в обществе актеров и актрис из труппы Гаррика, а то и с другими, еще менее почтенными обитателями Ковент-Гардена, молодой Фильдинг получил весьма разностороннее воспитание, чем и объясняются многие недостатки и его самого, и его произведений.
Вместе с Хогартом они дали нам любопытную картину нравов своей эпохи. Письма Уолпола, при всей их холодной изысканности, ничуть не более нравственны, чем грубые картины Хогарта и Фильдинга. Идеальный герой лорда Честерфильда отменно вежлив, но зато лишен честности Тома Джонса или бедняги Уилла Бута с его "плечами носильщика портшеза и икрами посыльного". Поджарый Уолпол на тонких ножках, слабый желудком, вечно укрепляющий свой организм крепким чаем и хлебным пудингом и способный опьянеть от рюмочки бургундского, конечно, не может предаваться распутству с энергией дюжего грешника шести футов ростом, всегда готового распить полдюжины бутылок каких угодно напитков в какой угодно компании. Но и у сэра Хореса есть тоже свои изящные грешки, которым он предается в своей изящной компании, и он способен хихикать вместе со своими графинями над гривуазными анекдотами и возмущаться вслух последними новостями, рассказанными Джорджем Селвином, и быть не менее испорченным, чем Гарри Фильдинг, бражничающий в таверне бог весть в каком обществе.
В наши дни свет не терпит сатиры во вкусе Хогарта и Фильдинга, и безусловно эта нетерпимость в значительной степени оправдана, ибо даже притворная добродетель и притворное целомудрие небесполезны, поскольку узда, налагаемая на себя лицемером, в иных случаях послужит ему на благо. Но всякий, кому случалось в ночное время проходить по Риджент-стрит, или побывать за кулисами Оперы, или в любом театре заглянуть в эту обитель блаженства - ложи бельэтажа, - конечно, мог убедиться в том, что "Карьера мота" и "Карьера проститутки" еще далеки от своего завершения и что юные франты в спенсерах и макинтошах и соблазнительные сирены в нарядах по последней парижской моде подвизаются в тех же ролях, что и щеголи в завитых париках и треуголках и щеголихи в парче и фижмах сто лет тому назад. Те же пороки существуют и ныне, только теперь о них не принято говорить. То, что делалось раньше, делается и теперь, только мы не называем эти вещи своими именами. Вот чем объясняется, по нашему разумению, безнравственность Фильдинга. Что до Хогарта, то он уже стал классиком, и мы позволяем ему, как и Шекспиру, такие вольности речи, каких не простили бы никому другому.
