Жил-был монах. И рядом с ним жил монарх. У монарха были огромные черные усы и дочь Сарина. Еще у него был дом, двадцать пять человек прислуги и восемьсот воинов.
Монарх был так богат, что приказал в одном из покоев (как идешь на женскую половину) сделать золотые ступеньки — всего три, но все равно приятно. Когда идешь по золоту, то так хорошо! И частички золота на обуви, на подошвах, разносятся по всему дому. Еще у них была дочь — старшая дочь, но она выкинула такой фортель, о котором я расскажу позже. Так вот, она сбежала с одним иностранцем, монарх ее вернул, но потом оказалось, что пожалуй, зря! (решил ее выдать не за такого уж богатого — за очень богатого нельзя, потому что история получила огласку — в то время даже оставаться с мужчиной наедине нельзя было, и пришлось отдавать за не очень богатого, но согласного). Монарх разозлился — его легко можно было разозлить. Даже когда он сам женился, то злился, и пока жил с женой, все время злился. Но младшая Сарина вышла отличной, и монарх говорил, что она — его надежда и опора. Бог не дал ему сына, справедливо полагая, что они оба раздерутся — даже с Сариной монарх иногда спорил, унижая себя до спора с женщиной — и порубают друг друга.
Монарх был широк костью, мордаст (звали его Падишах) и интеллигентного в нем было — только плащ, искусно расшитый золотом, тонкой золотой нитью — а то тяжелый — дворцовыми мастерицами.
Султанша не играла роли в его жизни. Он вступил в тот возраст, когда мужчина любит не женщину, а женщин — это сродни юношескому состоянию любви, но монарху было сорок лет.
Монах жил в его краях давно. Государство это было такое маленькое, что монарх распорядился выложить его края (границы) плиткой. Знаете, как на юге, в Сочи. Зеленая плиточка, потом — белейшая, следом — бледно-красная и т. д. Монарх сам уложил несколько плит, переступая то на свою территорию, то — на соседнюю. Неважно, что в любой момент и без усилий можно было перейти границу, главное, что красиво и без особых затрат. «Если я захочу, — думал монарх — я передвину границу чуть подальше и „завоюю“ соседей, хотя бы лишний метр или вольт» (Не знаю, как у них мера длины называлась, со временем такие подробности выскакивают из головы).
Так я дорасскажу. Она вернулась в отчий дом и собиралась замуж (естественно, за того, кого ей выбрал отец), но тут выяснилось, что все это дело — побег и иностранец — дело рук того самого жениха, которого ей выбрал Падишах. Он подговорил иностранца и дал тому сто рупий, потому что взять в жены брошенную дочь Падишаха легче, то есть, дешевле, чем сразу, до побега. Но скандал получился такой огромный, что даже этот второй жених (если считать первого, иностранца) вынужден был отказаться от брака, потому что невыгодно жениться на очень уж ославившейся девушке.
На Сарину эта история не произвела ни малейшего впечатления. С тех пор, как ее сестре — сбежавшей с иностранцем, а потом вернувшейся — исполнилось чуть больше тринадцати лет, только и шли разговоры — сестра говорила с матерью, султаншей, о приданом и о свадьбах, и о той сумме, которую предложат женихи. В нормальных странах либо женихи, либо невесты платят, Падишах же ввел двойной налог — невеста отдавала деньги жениху, а жених — Падишаху. Так что Падишах ничего не терял, а даже приобретал — не приходилось тратиться на содержание дочери. Кое-как спихнув дочь (потом оказалось — падишах прямо выл от злости — что эту историю затеяла его дочь — сама, сама! — чтобы выйти за кого надо) четвертому, уже довольно бедному по падишаховым меркам жениху, он поклялся не иметь больше дела с местными и иностранцами, и поехал по дальним странам сам искать своей второй дочери пару. Но так как он был жаден и неимоверно туп — например, не мог отличить добра от зла — то Сарине исполнился уже девятнадцатый год, когда падишах в очередной раз отправился на поиски. И последний — сказал он. Кого привезу, за того и пойдешь, мне надоело.
Вот такое мошенничество. Сарина, между тем, жила, и монах — тоже. Однажды ее друзья затеяли пойти к монаху и спросить у него, в чем смысл жизни — то есть немного поиздеваться над ним, как любят издеваться молодые люди над теми, кто старше, задавая им вопросы и надеясь получить ответ. Чтобы было весело, они надели яркие одежды и отправились.
И вот что из этого вышло.
Томас стоял на балконе, и его длинные волосы раздувал ветер. У него было вытянутое лицо, длинный нос и острый сухой подбородок, но при этом — могучие плечи и тонкий, переходящий в быстрые ноги торс. Так привычнее описывать оленя или собаку, говоря: «вот у нее острый нюх, или — длинный язык, который она (собака) высовывает, когда дышит». Непривычно видеть человека, который дышит, высунув язык, но для пса — это норма. Я не хочу сказать, что Томас был похож на собаку — нет, никоим образом, но есть такие люди-звери, которые и одновременно — лист травы. Есть такие травы — у них мелкие листья, а цветков нет, следи хоть всю осень или все лето — нет цветков, и все. А живут. Падишах такие травы называл «падишаховыми». Когда он ходил по лугу, пиная сапогами траву (от переизбытка сил, потому что ему и готовили, и стирали, и на работу ходить не надо было) и стараясь найти цветки нецветущих трав, он злился. Обычно люди злятся из-за чего-нибудь, а он сначала злился, а потом находил причину.
