Т. М. Пахомовой
О странностях лорда Эльмора можно было бы написать целые тома. Юношей прислушивался он к полетам эльфов и фей среди окутанных вечною дымкой рощ родового Вобернского аббатства. В видениях, посещавших его тогда, преобладали восточные джинны и пери; ужасный африт нарушал и дои раз его сны, боясь переступить, однако, обведенную вокруг кровати черту заклинаний. Молодой лорд Эльмор отдыхал на следующее утро от этих ночных кошмаров в своем излюбленном павильоне парка. Прислонившись к его колоннам, он слагал туманные и меланхолические стихи или рассеянно касался рукой струн маленькой арфы.
Он был неимоверно богат и необыкновенно красив. Ему принадлежали отдельные тропические острова с табачными и сахарными плантациями и целые города в старой Англии, с серыми готическими соборами и унылыми рядами закопченных труб. Наружность его была примечательна, черты лица отличались редкой гармонией. Нежность щек сочеталась с гордостью высокого лба и тонкостью умеренного носа. Синие глаза обладали способностью то прозрачно голубеть, то мерцать темным огнем. Золотистые волосы вились естественными и крупными волнами. Фигура правильностью своих частей была бы достойна любого из Аполлонов античной Греции. Лорд Эльмор знал это обстоятельство, и оно как раз послужило поводом для резкой шутки, находившейся в некотором противоречии с возвышенностью его юношеских мечтаний и замкнутостью образа жизни.
Очевидно, возраст в конце концов взял свое, потому что молодой лорд уступил однажды убеждениям сверстников и принял участие в их дерзкой выходке. Когда на торжественном приеме в аббатстве распахнулась дверь галереи статуй, изумленные великосветские гости увидели на пьедестале, вместо вывезенного из Италии классического бога, живого Эльмора, сжимающего традиционный лук и еле прикрытого в совершенной своей наготе одним только легоньким поясом. Старые дамы попадали в обморок, тогда как иной краснолицый деревенский джентльмен не мог сдержать свой откровенный смех. Смятение сделалось полным; оно грозило оставить по себе слишком прочную память. Ввиду чего, повинуясь настоянию старших, молодой лорд незамедлительно отправился на континент.
Лорд Эльмор путешествовал. Его сопровождал в качестве ментора немецкий профессор, преподававший ему начала философии, в соперничестве с итальянским маэстро, развивавшим его музыкальный талант. Молодой мечтатель и духовидец, ступив ногой на чужеземные берега, оказался снедаем вдруг жаждой всех любопытств и лихорадкой всех действий. Лорд Эльмор спешил броситься с головой в разнообразный опыт жизни. Ему недостаточно было явиться слушателем ораторий и фуг, и он успокоился лишь тогда, когда сам, неузнаваемый, исполнил роль органиста в капелле рейнского маркграфа. Увлекшись театром, немедленно пристал он, приводя в ужас наставника, к труппе странствующих актеров, где с успехом играл мрачных убийц и нежных любовников. Понадобились значительные усилия, чтобы удержать его после того от вступления в орден трапистов и добровольного заточения в монастырь.
Легче, чем что-либо другое, молодой Эльмор изведал шанс карт и любовь женщин. Наслаждения не привлекали его, однако, если не были соединены с опасностью. Знаменитая венецианская куртизанка видела его равнодушным своим завсегдатаем до тех пор, пока ему не пришла в голову странная мысль поступить к ней привратником. С британской смелостью спускал лорд Эльмор с лестницы ее пьяных гостей, рискуя получить в пылу национального бокса коварный удар ножа или презрительный укол шпаги. Когда эти подвиги ему надоели, он сел на корабль и отправился на восток. Давно растерял он первых своих спутников — философов заболел от вечного за него страха, и музыкант лишился памяти от выпитого вместе с ним вина.
Слуга-француз один сопровождал его, явившись неизвестно откуда, чтобы более не разлучаться с ним.
Огюст обладал исключительно полезными знаниями и разнообразными, необходимыми способностями. Он мог быть лакеем, горничной, конюхом, поваром, наперсником в любви и помощником в драке. Его безбровое круглое лицо отличалось мимикой итальянского арлекина и гримасой английского клоуна. Он был серьезен до того, что при одном взгляде на него можно было умереть со смеху, и молчалив в такой степени, что довел бы немого до болтовни. Лорд Эльмор не желал лучшего, чем он, собеседника. Он рассуждал при нем вслух, если только не обращался к нему на языке жестов. Огюст принимал от него палочные удары и пинки ногой, чтобы раздать их сейчас же другим. Он охотно расплачивался за все ошибки, уверенный, что смеет извлечь из них выгоду либо удовольствие.
Эти ошибки были, впрочем, немногочисленны. Не было обстоятельств, среди которых мог потеряться француз. В кармане у него всегда находились два, три готовых выхода, и лорду Эльмору оставалось только из них выбирать. Огюст знал все состояния и положения людей. Богатство и бедность, деревня и город, честность и плутовство не имели от него тайн. Он в совершенстве умел обходиться с ревнивыми мужьями и жадными процентщиками. Он чувствовал себя как дома на паркете дворца и на земляном полу хижины. Не зная ни одного языка, он разговаривал так, что жители разных стран начинали казаться сами незнающими собственной своей речи. Люди Востока почитали его не менее, чем его господина. Благодаря его усердию, лорд Эльмор мог завести тот достойный самого султана сераль, в котором он пробыл несколько месяцев в счастливой лени и совершенной праздности.