Сны Анастасии

На одном из балконов соседнего дома женщина развешивала белье. Не молодая, хотя еще и не старая. Неопределенного возраста. Но не того, который со временем становится имиджем известных актрис и жен государственных деятелей, а того, в котором, как в быту, тонут простые смертные. „Возраст истертой монеты“, — лениво подумала Анастасия.

Женщина развешивала мужское белье, тщательно разглаживая мокрые складки, не доверяя эту работу слишком резвому сентябрьскому ветру.

Анастасии эти мокрые, непослушные текстильные изделия напомнили вздернутые шкуры. А безликая женщина, казалось, мстила всему сильному, мужскому, поработившему ее. В глазах женщины вспыхивали зловещие огоньки. Так взирают испанские матадоры на только что снятые шкуры поверженных быков. Разоблачив эту маленькую женскую месть, Анастасия возвратилась в комнату.

Распахнутая кровать, измятая простыня, свалявшаяся подушка… Постель, казалось, еще помнила о беспокойных предутренних снах. Настя взбила подушку, расправила простыню, набросила, наконец, дневное покрывало на свои кошмары, завершившиеся тем светлым удовлетворением, которое невозможно испытать даже с мужчиной. В глубине души она считала Морфея лучшим любовником. Тем более что почти все из представителей сильной половины рода человеческого, попадавшиеся на ее пути, не умели ничего или почти ничего. Так что им приходилось объяснять разницу между двумя сакральными понятиями: фаллос и пенис. Практически все они считали, что это синонимы. Но ты, Настасья, — без десяти минут профессиональный литератор — тонко чувствовала оттенки слов и несла свет знаний в массы.

Итак, начинался новый день. Заваривая крепчайший кофе и вдыхая тропический аромат, исходящий от поднявшейся над краем кофеварки, невесомой „пемзочки“, она пыталась сделать набросок ближайших часов своей жизни: редакция, институт, издательство, общежитие, Ленка… Пожалуй, хватит. А вечер, как водится, позаботится о себе сам.

Листая какой-то журнал, Настя наткнулась на фотографии времен Серебряного века. Прекрасные танцовщицы в пачках и балетных туфлях выглядели так, словно они только что занимались любовью прямо в этом облачении, а теперь вот спохватились и готовятся к выходу на сцену. „В Большом театре случайно сделано скандального характера открытие, не лишенное и пикантности. В бывшей министерской ложе бельэтажа имеется собственное маленькое фойе и даже уборная с умывальником. В коридорчике, соединяющем фойе с уборной, обнаружена в стене потайная дверца, запирающаяся на ключ. Открыв дверцу, можно увидеть решетку, а за решеткой… раздевающихся в своей уборной артисток балета. Со стороны балетной уборной потайное окошко имеет вид самой безобидной отдушины, а артистки никогда не подозревали, что их уборная сообщается с министерской ложей посредством окошка, проделанного в стене и служившего для каких-то тайных целей…“

„Любопытно, — подумала Анастасия, — возмутились балерины или обрадовались?“ Скорее, возмутились. Хотя не слишком верится, что в душе они не испытали греховного торжества. Какая женщина не чувствует себя богиней, когда любуются ее обнаженным телом? Не ответив на этот риторический вопрос, Настя, в полном соответствии с лейтмотивом утра, надевала на голое тело черную шифоновую блузку.

Зеркало отразило соблазнительные формы. Но все же поверх блузки она набросила замшевую жилетку, помня, что всегда интереснее быть таинственно одетой, чем откровенно обнаженной.

Что еще? Не слишком броская косметика, изящная сумочка из натуральной кожи, узкая юбка-макси с высоким разрезом. Все черное, но разной глубины цвета. Светлые, подернутые лайкрой колготки довершили впечатление этакой сексуальной траурности.

Легко и стремительно выпорхнув из дома в непрестижной Марьиной Роще, Настя впрыгнула в собравшийся было отъезжать автобус и устремилась навстречу дневным приключениям.

Они начались прямо в автобусе. Настя схватилась в тесноте за верхний поручень, „бронежилет“ распахнулся, и она ощутила липкую волну вожделения, исходящую от маслянистого почтенного на вид отца семейства, который не сводил глаз с негритянской от черного шифона груди, открывшейся на всеобщее обозрение.

— Девушка, вы выходите? — тяжело сглатывая, произнес созерцатель.

— Нет, — соврала она и, пропустив несколько человек вперед, выскочила из автобуса едва ли не самой последней и быстро смешалась с потоком, устремленным к метро.

Редакция. Летучка. Заседание. Кофе. Курилка. Метро, художественная выставка „Из жизни женщины“. Поскольку именно Анастасия вела феминистские и просто бабские темы в своей газетенке, будь она неладна. „С ученым видом знатока“ переходила от работы к работе, вглядываясь в хитросплетения линий и цветовых пятен. Некоторые композиционные решения явно с чем-то ассоциировались. С чем-то женским, теплым, как внутренности.

Парадоксально, но ощущение реальности исходило лишь от сюрреалистического полотна, на котором был изображен огромный, соразмерный разве что „скифской бабе“, кружевной бюстгальтер.

Настю впечатлила и монументальная история жизни одной скульпторши. Мадам долгие годы делала гипсовые слепки с рук своих возлюбленных. И вот — семь пар белейших кистей рук покоились на столе, очевидно, накрытом для тайной вечери. Сервировка слагалась из семи граненых стаканов, не оставляющих сомнения в том, что именно будет подано.