ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА и ПЕРВЫЕ ИСПОЛНИТЕЛИ
ГОРЖИБЮС — почтенный горожанин.
Мадлон — его дочь, жеманница.
КАТО — его племянница, жеманница.
ЛАГРАНЖ — отвергнутый поклонник.
ДЮКРУАЗИ — отвергнутый поклонник.
МАРОТТА — служанка жеманниц.
АЛЬМАНЗОР — слуга жеманниц
МАСКАРИЛЬ — слуга Лагранжа
ЖОДЛЕ — слуга Дюкруази
ДВА НОСИЛЬЩИКА с портшезом
ЛЮСИЛЬ, СЕЛИМЕНА — соседки, скрипачи, наемные драчуны
Действие происходит в Париже, в доме Горжибюса
Дюкруази. Господин Лагранж!
Лагранж. К вашим услугам.
Дюкруази. А ну-ка, поглядите на меня, только прошу не смеяться.
Лагранж. Что вам угодно?
Дюкруази. Какого вы мнения о нашем визите? Много ли вы им довольны?
Лагранж. Я бы желал слышать ваше мнение. Довольны ли им вы?
Дюкруази. Откровенно говоря, не очень.
Лагранж. Я, признаюсь, глубоко возмущен. Помилуйте! Какие-то чванливые провинциалки жеманятся сверх всякой меры, обходятся свысока с порядочными людьми! Как это они еще догадались предложить нам кресла! И позволительно ли в нашем присутствии все время перешептываться, зевать, протирать глаза, поминутно спрашивать: "А который теперь час?" И на все вопросы ответ один: "да" или "нет". Согласитесь, что, будь мы самыми ничтожными людьми на свете, и тогда нельзя было бы нам оказать худший прием, не так ли?
Дюкруази. Полноте! Вы уж не в меру чувствительны!
Лагранж. И точно, чувствителен… Настолько чувствителен, что хочу проучить этих девиц за дерзость. Я догадываюсь, почему они нами пренебрегают. Духом жеманства заражен не только Париж, но и провинция, и наши вертушки пропитаны им насквозь. Короче говоря, эти девицы представляют собой смесь жеманства с кокетством. Я понял, как удостоиться их благосклонности. Доверьтесь мне, и мы сыграем с ними такую шутку, что жеманницы сразу поймут, как они глупы, и научатся лучше разбираться в людях.
Дюкруази. А в чем состоит шутка?
Лагpaнж. Маскариль, мой слуга, слывет острословом; в наше время нет ничего легче, как прослыть острословом. У этого сумасброда мания строить из себя важного господина. Он воображает, что у него изящные манеры, он кропает стишки, а других слуг презирает и зовет их не иначе как скотами.
Дюкруази. Ну-ну, говорите! Что вы придумали?
Лагранж. Что я придумал? Вот видите ли… Нет, лучше поговорим об этом в другом месте…
Горжибюс. Ну что? Виделись вы с моей племянницей и дочкой? Дело идет на лад? Объяснились?
Лагранж. Спрашивайте об этом у них, а не у нас. Нам же остается только покорно поблагодарить вас за оказанную нам честь и уверить вас в нашей неизменной преданности.
Дюкруази. В нашей неизменной преданности.
Лагранж и Дюкруази уходят.
Горжибюс (один). Те-те-те! Что-то они не очень довольны. Что за причина? Надобно разузнать. Эй!
Маротта. Что прикажете, сударь?
Горжибюс. Где твои госпожи?
Маротта. У себя.
Горжибюс. Чем они заняты?
Маротта. Губной помадой.
Горжибюс. Довольно им помадиться. Позови-ка их сюда.
Горжибюс. Негодницы со своей помадой, ей-ей, пустят меня по миру! Только и видишь, что яичные белки, девичье молоко и разные разности, — ума не приложу, на что им вся эта дрянь? За то время, что мы в Париже, они извели на сало по крайней мере дюжину поросят, а бараньими ножками, которые у них невесть на что идут, можно было бы прокормить четырех слуг.
Горжибюс. Нечего сказать, стоит изводить столько добра на то, чтобы вылоснить себе рожу! Скажите-ка лучше, как вы обошлись с этими господами? Отчего они ушли с такими надутыми лицами? Я же рам сказал, что прочу их вам в мужья, и велел принять как можно любезнее.
Мадлон. Помилуйте, отец! Как могли мы любезно отнестись к неучтивцам, которые с нами так невежливо обошлись?
Като. Ах, дядюшка! Неужели хоть сколько-нибудь рассудительная девушка может примириться с их дурными манерами?
Горжибюс. А чем же они вам не угодили?
Мадлон. Хороша тонкость обращения! Начинать прямо с законного брака!
Горжибюс. С чего же прикажешь начать? С незаконного сожительства? Разве их поведение не лестно как для вас обеих, так и для меня? Что же может быть приятнее? Уж если они предлагают священные узы, стало быть, у них намерения честные.
Мадлон. Фи, отец! Что вы говорите? Это такое мещанство! Мне стыдно за вас, — вам необходимо хоть немного поучиться хорошему тону.
Горжибюс. Не желаю я подлаживаться под ваш тон. Сказано тебе: брак есть установление священное, и кто сразу же предлагает руку и сердце, тот, стало быть, человек порядочный.
Мадлон. О боже! Если бы все думали, как вы, романы кончались бы на первой же странице. Вот было бы восхитительно, если бы Кир сразу женился на Мандане, а Аронс без дальних размышлений обвенчался с Клелией!
Горжибюс. Это еще что за вздор?
Мадлон. Полноте, отец, вот и кузина скажет вам то же, что и я: в брак надобно вступать лишь после многих приключений. Если поклонник желает понравиться, он должен уметь изъяснять возвышенные чувства, быть нежным, кротким, страстным — одним словом, добиваясь руки своей возлюбленной, он должен соблюдать известный этикет. Хороший тон предписывает поклоннику встретиться с возлюбленной где-нибудь в церкви, на прогулке или на каком-нибудь народном празднестве, если только волею судеб друг или родственник не введет его к ней в дом, откуда ему надлежит выйти задумчивым и томным. Некоторое время он таит свою страсть от возлюбленной, однако ж продолжает ее посещать и при всяком удобном случае наводит разговор на любовные темы, предоставляя обществу возможность упражняться в остроумии. Но вот наступает час объяснения в любви; обычно это происходит в укромной аллее сада, вдали от общества. Признание вызывает у нас вспышку негодования, о чем говорит румянец на наших ланитах, и на короткое время наш гнев отлучает от нас возлюбленного. Затем он все же изыскивает средства умилостивить нас, приохотить нас понемногу к страстным излияниям и, наконец, вырвать столь тягостное для нас признание. Вот тут-то и начинаются приключения: козни соперников, препятствующих нашей прочной сердечной привязанности, тиранство родителей, ложные тревоги ревности, упреки, взрывы отчаяния и, в конце концов, похищение со всеми последствиями. Таковы законы хорошего тона, таковы правила ухаживания, следовать которым обязан светский любезник. Но пристало ли чуть не с первой встречи вступать в брачный союз, сочетать любовь с заключением брачного договора, роман начинать с конца? Повторяю вам, отец: это самое отвратительное торгашество. Мне делается дурно при одной мысли об этом.