— Слава Богу, с этим покончено, — голос Адрейнн Дюбойз звонким эхом отдавался от выложенных кафелем стен коридора, ведущего к станции подземки. Высокие каблучки цокали по плиткам пола. Поезд вырвался из тоннеля, обдав их волной спертого воздуха.
— Уже начало второго, — Честер сладко зевнул, прикрыл рот рукой. — Поезда нам, возможно, придется ждать час.
— Не все так плохо, Честер, — в ее голосе слышались металлические нотки. — Мы же подготовили все материалы для нового заказчика, скорее всего, получим премию, и завтра сможем уйти пораньше. Ищи во всем позитив и настроение у тебя заметно улучшится, будь уверен.
Они подошли к турникету до того, как Честер успел найтись с достойным ответом. Он бросил жетон в щель. Адрейнн проплыла мимо, а Честер все рылся в кармане, в надежде найти среди мелочи второй жетон. Не нашел, шагнул к кассе, пробормотав себе под нос пару-тройку ругательств.
— Сколько? — спросил голос за решеткой и матовым стеклом.
— Два, пожалуйста, — сунул в щель мелочь, получил жетоны.
Он не возражал против того, чтобы заплатить за Адрейнн, все=таки женщина, но она могла поблагодарить или хотя бы кивнуть, признавая, что попала в метро не по мановению волшебной палочки и знает об этом. В конце концов, работали они в одном сумасшедшем доме, получали одинаково, а теперь она будет получать больше. О последнем нюансе он как=то и забыл. Щель проглотила жетон, в турникете, когда он проходил через него, что=то щелкнуло.
— Я езжу в последнем вагоне, — Адрейнн, близоруко сощурившись, всмотрелась в темный и пустой пенал станции. — Пойдем в конец платформы.
— А мне нужен средний вагон, — ответил Честер, но затрусил за Адрейнн. Все лишнее она пропускала мимо ушей.
— Вот теперь, Честер, я могу поговорить с тобой об одном деле, — деловым тоном начала Адрейнн. — Раньше я не могла этого касаться, потому что мы выполняли одинаковую работу и, в определенном смысле, конкурировали между собой. Но, поскольку инфаркт Блайсделла вывел его из строя как минимум на несколько недель и я буду выполнять обязанности начальника отдела, с соответствующим увеличением жалования…
— Я об этом уже слышал. Поздрав…
— … теперь я считаю себя вправе дать тебе дельный совет. Ты должен проявлять побольше активности, Честер, хватать то, до чего могут дотянуться руки…
— Ради Бога, Адрейнн, это слова для плохого рекламного ролика.
— Вот=вот, опять твои шуточки. Из=за них люди думают, что ты относишься к своей работе недостаточно серьезно, а в рекламном бизнесе это смерти подобно.
— Разумеется, я не отношусь к своей работе серьезно… кто относится, если он в здравом уме? — он услышал урчание, повернулся, но увидел по=прежнему пустой тоннель. Наверное, звук донесся сверху: по улице проехал грузовик. — Уж не хочешь ли ты мне сказать, что тебя берет за душу нетленка о том, как будут благоухать подмышки дамы при использовании дезодоранта «Уходи, запах»?
— Обойдемся без вульгарности, Честер. Ты же можешь быть очень милым, если того хочешь, — она использовала преимущество женской логики с тем, чтобы игнорировать его аргументы и привнести нотку эмоций в очень уж сухой разговор.
— Разумеется, я могу быть очень милым, — эмоции прорвались и в голос Честера. С закрытым ртом для своих тридцати с небольшим Адрейнн была очень даже ничего. Трикотажное платье творило чудеса с задом, а бюстгальтер так подавал грудь, что от нее не хотелось отрывать глаз.
Он шагнул к ней, обнял за талию, легонько похлопал по упругой ягодице.
— Я могу быть очень милым и помню не столь уж далекие времена, когда и ты не держала меня на расстоянии вытянутой руки.
— Времена эти в далеком прошлом, дружок, — ответила она голосом школьной мымры, и, скорчив гримаску, словно избавлялась от ползущих по ней гусениц, скинула его руки.
Газета, которую он держал под мышкой, упала на платформу, и Честер, что=то бормоча, наклонился, чтобы поднять ее с пола.
Она постояла, не шевелясь, потом чуть одернула юбку и разгладила складки, как будто стряхнула грязь, оставшуюся от его прикосновений. С улицы не доносилось ни звука, длинная, тускло освещенная станция напоминала могильный склеп. Они оказались наедине с тем странным одиночеством, которое можно ощутить только в большом городе, где люди всегда близки, но никого нет рядом. Усталость, депрессия вдруг навалились на Честера. Он закурил, глубоко затянулся.
— На станциях подземки курить запрещено, — холодно заметила Адрейнн.
— Мне не разрешено курить, не разрешено полапать тебя, не разрешено шутить на работе, не разрешено относится к нашему нынешнему клиенту с заслуженным им презрением.
— Нет, не разрешено, — резко ответила она и ее палец с кроваво=красным ногтем нацелился ему в грудь. — А поскольку ты сам затронул эту тему, я скажу тебе кое=что еще. Другие наши сослуживцы об этом только догадываются, а я знаю. Ты работаешь в агентстве дольше меня, так что начальство рассматривало твою кандидатуру на должность начальника отдела и отвергло ее. И мне, строго конфиденциально, сказали, что речь уже идет о том, чтобы отказаться от твоих услуг. Это о чем=то тебе говорит?
— Безусловно. О том, что пригрел змею на груди. Я вроде бы помню, что ты получила эту работу только благодаря мне, и мне пришлось убеждать старика Блайдсделла, что ты справишься. Тогда ты еще знала, что такое благодарность. И проявляла ее в своей комнате в пансионе.
