Недовольство поднималось вверх вместе с тонкой струйкой дыма от дорогой, превосходно закрученной сигары. Тягостное и сгущающееся, словно густой туман, оно медленно заполняло собой теплый воздух кабинета, постепенно вытесняя изысканный, пряный аромат.
— Почему вы думаете, что на этот раз ваши меры принесут результат?
Бесстрастный, непроницаемый, леденящий кровь тон, которым это было сказано, заставил ее внутренне напрячься, но худощавая, строго одетая женщина c туго завязанным пучком седеющих волос на затылке распрямила плечи. Перед Главой Совета она не могла вести себя иначе. Слишком многое было поставлено на карту. Еще одна подобная оплошность могла оказаться для нее роковой.
— Я все исправлю. Вы можете на меня положиться.
Она вложила в эти слова всю свою уверенность, однако лицо пожилого чернокожего мужчины осталось беспристрастным. Женщине пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не отступить под его пристальным, пронизывающим взглядом, больше напоминающем ей глубокую черную бездну, чем человеческий взгляд. Дрогнув, она нервно подправила сомкнувшийся на ее шее воротник водолазки.
— Как я могу быть в этом уверен? — блики горящих на стенах свечей отражались на его лоснившейся, прорезанной глубокими морщинами коже. Одна рука неторопливо поднесла ко рту горящую сигару, вторая спокойно лежала на обитом кроваво-красным бархатом подлокотнике кресла. Ухоженные, холеные, длинные пальцы, задумчиво поглаживающие роскошную обивку, украшало массивное золотое кольцо с внушительной печатью льва. — Что заставит меня поверить в то, что эта задача все еще вам по силам?
Наравне с колоссальным напряжением, которые она испытывала, находясь здесь, где-то глубоко внутри закипело раздражение. Никогда прежде Совет не выказывал неудовлетворения ее работой, которую она безукоризненно исполняла вот уже почти три десятка лет. И она прекрасно знала, чья это вина.
— Я знаю, что последние события развернулись не так, как я планировала… Кхм, как было бы угодно всем нам. Но больше это не повторится, — она перевела дух. — Я гарантирую, что все необходимые для этого меры будут приняты. У меня есть план, и на этот раз ситуация будет под моим контролем. Если вы позволите, я сейчас же изложу вам…
Мужчина, чья голова к его годам уже покрылась сединой, словно инеем, и чей пронизывающий взгляд отзывался в ней внутренней дрожью, обратил свое внимание на кончик тлеющей сигары, задумчиво покручивая ее в руках.
— Под контролем… — безучастно отозвался он, не давая ей продолжить. — Вы знаете… Когда нам пришлось принять эти нелегкие решения, а именно нарушить свои же законы, запрещающие нам под любым предлогом причинять вред тем, кто в полной мере обладают нашей силой, многие из нас сомневались. И я чувствую, что сомневаются до сих пор.
Тлеющая сигара в его руке медленно чертила в воздухе завораживающие восьмерки. Женщина наблюдала за ними подобно тому, как жертва наблюдает за глазами питона, постепенно чувствуя заполняющую ее беспомощность.
— Но только не я. И вы знаете почему?
Крохотные бусинки пота мелькнули на ее лбу.
— Совет всегда принимает взвешенные и необходимые для нас решения, — ее голос прозвучал сдавленно. Она снова подправила узкий ворот, который впервые за все время почему-то нестерпимо душил ее.
— Нет. Просто потому что я не могу позволить себе такую роскошь, — отрезал он. Словно вторя ему, в комнату ворвался яростный порыв ветра, едва не затушивший испуганные свечи. Потревоженные язычки в серебряных канделябрах неистово задергались, сражаясь с внезапным сквозняком. Женщина едва не бросилась, чтобы прикрыть распахнувшееся окно — она знала, что этот человек этого не одобрит. В его кабинете ее роль сводилась к пассивному слушанию.
Когда пламя снова как ни в чем не бывало задрожало на тонких фитилях, его вытянутая тень на стене осталась такой же ровной и прямой, как и до этого.
— Уже несколько десятков лет я возглавляю Совет и у меня нет времени на сомнения или ненужные сожаления. Но не из-за того, что я уверен, что всегда поступал правильно… Женщина с трудом могла заставить себя смотреть в его бездонные глаза. Казалось, они медленно вытягивали из нее силы.
— А потому что сомнения — это пустая трата времени. Времени, которое, при всем моем могуществе, остается единственным, что мне не подвластно.
На одно призрачное мгновение его лоб прорезала глубокая морщина, а лежащая на подлокотнике рука сжалась в кулак, но тут же снова принялась неторопливо поглаживать расшитый золотом, алый бархат.
— Однажды из-за упущений, сделанных именно в стенах школы, — женщина хотела возразить, но лишь открыла и закрыла рот, в то время как голос, звучащий словно откуда-то из подземных глубин, неумолимо продолжал: — нам уже пришлось вмешаться. Мы дважды выполнили за вас всю грязную работу и оставили вам самое легкое. — Его лицо сохраняло непреклонное выражение, а глаза, в которых не было ни доли сочувствия или понимания, жгли насквозь. — Воспитать ее. Начать все с чистого листа. Сделать так, чтобы эти неприглядные моменты нашего прошлого с его ошибками, просчетами и слепыми заблуждениями, едва не стоящими нам нашего могущества, навсегда остались позади. Тогда почему я все еще получаю отчет о том, что что-то идет не так? Разве мы, Совет, уже не сделали для вас слишком многое?
