Елена ВЛАСОВА
СКАЗКА О ПРОКЛЯТОМ НАРОДЕ
От края Миров до края Миров течет Великая Река Времени. Все смывает она на пути своем: боль и гнев, подвиги и грехи, народы и песни. Все смывает она и уносит в океан Вечности. Только есть в Мире раны, которые не излечат даже воды этой реки. И проклятия с тех, кто смог сотворить такое, тоже не смоют эти воды. Незримо тонка грань меж добром и злом, а может, и нет ее вовсе, но есть законы, которые стоят над добром и злом, и преступать их не дано никому.
Он был самым ободранным, нищим, грязным и худым мальчишкой в этом славном и богатом городе. Он пытался красть, чтобы быть сытым - его ловили и нещадно били, он пытался искать честную работу, но никто не соглашался нанять его даже за миску с похлебкой, он просил милостыню, но милосердие человеческое было не для него. Вечно голодный, грязный, битый и вонючий, он находил себе ночное пристанище под городскими мостами, а еду - на городской свалке. Казалось, его знали все, и все питали к нему необъяснимое отвращение, и даже совсем не злым людям доставляло удовольствие как-нибудь задеть или унизить его. Впрочем, когда над ним издевались, то, натешившись вволю, часто швыряли в грязь мелкие монеты и с удовольствием глядели, как он, затравленно озираясь, вылавливает их оттуда. И что же удивляться, что при такой жизни мальчишка ненавидел людей, ненавидел и мечтал о мести. Ночью он забивался в какую-нибудь дыру, чтобы не нашла городская стража и, пытаясь так завернуться в свое тряпье, чтобы хоть немного согреться, грезил о том, как придет день его торжества, день, когда он рассчитается со всеми своими обидчиками - со всем Миром. Шло время, он рос, но был так худ, что невозможно было определить его возраст. Да и жизнь его не менялась, все было по-прежнему. Но однажды случилось так, что в город пришел караван работорговцев с дальнего Запада. И когда за попытку бежать наказывали на городской площади восьмерых рабов, он увидел существо еще более жалкое и несчастное, чем он сам. Это была девочка, одна из тех, кто хотел бежать. Тихонечко всхлипывая, перенесла она удары плетьми, но когда раскаленное железо коснулось ее спины, отчаянный крик взметнулся над площадью, и девочка, вырвавшись из рук палачей, бросилась в толпу. Мальчик стоял на отшибе; никто не хотел портить себе развлечение, находясь рядом с таким, как он. Мальчик стоял, и душу его переполняла радость, ведь он был по одну сторону жизни, а они все по другую, и когда они мучили друг друга, ему было хорошо - так же как им, когда они издевались над ним. Пускай, так им и надо, меньше будет работы, когда придет его час. Но все эти мысли исчезли в тот миг, когда девчонка, бросившись в толпу, вдруг рванулась к нему, и он увидел совсем рядом ее полные боли и ужаса глаза. И когда она, не помня себя от страха, вцепилась в него изо всех сил, он не отшвырнул ее в сторону, а рванул за собой, куда-то вглубь лабиринта нищих кварталов, которые знал, как свои пять пальцев, и где поймать их не было никакой возможности.
Он не знал, что все это видели двое, стоявшие на высокой башне прекрасного дворца.
- Что это? - спросил один из них, молодой воин в темном дорожном плаще.
- Не пойму, - ответил ему старик в роскошном одеянии из тонкой серебряно-синей шерсти.
- Но ведь это один из Проклятых.
- Да, он только один у нас в городе.
- Нет. Она тоже...
- Невероятно.
- Пусть в них кровь одного народа, но ведь Проклятие сильнее крови...
- Но ведь это случилось, ведь он не оттолкнул ее... Может быть, пришла пора?
- Во всяком случае, уладь это дело. Пусть их не ищут. Конечно, мы не можем им помогать, но ведь это не помощь...
- Это не помощь. Проклятые все равно идут по своему пути, и не нам облегчать его. Но посмотрим...
Он почти донес девочку до своего убежища: грязного подвала рухнувшего при пожаре дома (или, скорее, хибары) на самой окраине города. Отстраивать хижину не стали, жители ее исчезли, а он обзавелся тем, что считал своим домом. Девочку он уложил на кучу тряпья (она потеряла сознание от слабости и боли). Потом сходил за водой, благо река была недалеко, осторожно напоил ее, смочил лицо. Да, смотреть на это создание было страшно даже ему, а он думал, что привык ко всему. Но так незнакомо странно сжималось его сердце, когда он думал о том, что ей пришлось перенести. Волосы свалялись, кожа, покрытая язвами, шрамами и рубцами, обтягивала кости. Плетьми ее били не жалея, и страшной была рана на спине, оставленная раскаленным железом...
Она долго болела, металась в горячке, кричала, но он понимал только: "Не бейте меня, не бейте меня!" И все это время он приносил ей поесть, поил водой из реки, обтирал мокрыми тряпками горячее тельце. Он не раз досадовал на нее за то, что не мог ее бросить, но не бросал. Ему приходилось сносить много больше обид и ударов, ведь надо было кормить и ее. Но вот однажды, когда он вернулся, девочка полусидела на своем ложе и пристально смотрела на него. Ох, сколько горькой печали было в ее темных глазах. Он, застыв, смотрел на нее, она тоже не говорила ни слова. Так они молчали долго-долго.
