Яна Дубинянская
СКАЗКА
* * *
...И узнав, что жестокий отец хочет выдать её замуж за нелюбимого, юная принцесса бросилась в темные воды омута, и они сомкнулись над нею, И лишь на один день пережил её молодой латник. И тогда народ взбунтовался против тирана, обрекшего на смерть несчастных влюбленных, король был изгнан из своей страны, и никто больше его не видел. Рассказывали только, что где-то далеко в чистом поле маленький серый соловей пел грустную песню над могилой безвестного бродяги...
* * *
Веревка натянулась, он споткнулся и чуть не упал... Свистки, насмешки и ругательства вокруг стали ещё громче и злобнее, но теперь они проходили мимо его сознания, как что-то далекое, ненужное, не имеющее отношения к нему. Кисти рук совсем онемели, и боль в перетянутых запястьях почти утихла. Бродяга, убийца - это же все о нем, а странно...
Его тащили через многолюдную площадь, и стража сдерживала тех, кто уже сжимал в руках увесистые камни. Они никак не хотели примириться с тем, что этого убийцу вот так просто, отведут в тюрьму и ещё неизвестно, вздернут ли на виселицу...
- Это же король! Король!!! - отчаянно кричал кто-то, но его поставленный декламаторский голос тонул в гуле толпы.
"Бедный Соловей, и чего он добивается," - устало подумал пленник.
- Король точно так же заслуживает смерти, как и этот бродяга, - сурово произнес чей-то голос.
Веревка снова дернулась, он упал и на секунду потерял сознание. Потом отстраненно почувствовал, что конвойные солдаты пинают его сапогами, заставляя подняться, и понял, что ему уже абсолютно все равно, потому что хуже, чем сейчас, не бывает...
- Снято! - сказал он и встал на ноги.
* * *
Ли Шеннон находился в апогее совершения журналистского подвига. Теперь газета не отделается кратким сообщением: "После долгого перерыва в работе когда-то знаменитый Фрэнсис Кларк снимает сказку для детей." Нет, они тиснут статью на полторы полосы, и её автором будет Ли Шеннон.
Изменив свою достаточно известную внешность накладными усиками и потертым комбинезоном, он устроился в съемочную группу Кларка осветителем, кроме того, добился разрешения работать под руководством опытного мастера, всезнающего ветерана студии - и, таким образом, получил возможность и наблюдать происходящее, и слушать его доходчивый комментарий.
- Снято! - сказал режиссер Фрэнсис Кларк, он же исполнитель роли Короля, и выпрямился во весь рост.
Этот рост был прямо-таки огромен.
- Он может положить мяч в баскетбольную корзину, даже не подпрыгнув, шепнул Ли старый осветитель. Журналист с сожалением вздохнул. Вот это был бы кадр - на первой полосе - громадный Кларк на баскетбольном поле, небрежно опирающийся поднятой рукой о корзину... А, ладно.
Начинающий актер Мартин Мид казался рядом с режиссером почти карликом. Особенно сейчас, когда он опустил голову, покорно выслушивая замечания если это только можно так назвать..
- Твоя трактовка роли Соловья, - гремел Кларк, - никуда к чертям не годится! Это надо ж было придумать - делать из него этакого верного борца за правду! Он такой же, как и все, этот жалкий придворный поэтишка понимаешь? - только непроходимо глупый. Он остался с королем лишь потому, что думает, что все ещё обойдется, и он получит награду за свое усердие. Я знал, что ты не справишься с этой ролью, это роль для Мэла Брэндона.
- Мэл Брэндон запросил пять миллионов, - пояснил всезнающий старик. А что, он умный мужик, Брэндон, понимает, что если такую звезду, как он, приглашают в детскую сказку, то дело тут нечисто.
- А оно и правда нечисто? - спросил Ли и тут же понял, что совершил ошибку. Старик умолк и, по-видимому, надолго.
Мартин Мид слушал режиссера молча. Это был невысокий крепкий парень со слишком простым для актера лицом - скорее, лицом рабочего или спортсмена. У Шеннона сложилось впечатление, что он не принимает громы и молнии Кларка всерьез, и изображает провинившегося школьника только для того, чтобы по-человечески сделать ему приятное.
А Фрэнсис Кларк был поистине страшен. Одни громовые раскаты его голоса, казалось, крушили все вокруг. А когда его необъятная фигура хоть на шаг приближалась к кому-нибудь из группы, этот человек на глазах уменьшался, сжимался, втягивая голову в плечи.
Он бушевал двадцать пять минут.
- Он всегда такой? - шепотом спросил Ли.
- Нет, - все-таки старик слишком любил поболтать. - Обычно он ничего. у него, наверное, неприятности в семье. Скорее всего, Лилиан опять загуляла.
- Жена? - совершенно равнодушно осведомился журналист.
- Какая там у него жена... Дочка, шестнадцать лет. Знаешь ведь, какие они непутевые, эти дети знаменитостей... Особенно бывших.
Режиссер шумно перевел тяжелое дыхание.
- Сегодня ты эту сцену не проведешь, и пытаться не стоит. Где, черт возьми... раньше, чем через час, она все равно не заявится. Снимаем эпизод на обочине. Все готовы? Мотор!
* * *
Он присел на пыльную обочину. Нет, не присел - просто подкосились ноги, и он ощутил себя уже сидящим в душной теплой пыли. Вот и все.
За. двадцать четыре часа он лишился власти, богатства, поклонения, куска хлеба и крыши над головой, он несколько раз повторял про себя эти слова - но они ничего не значили. Ничто в целом мире не имело значения кроме её смерти.
