— Ты у меня лучше всех на свете!
Женщина шептала эти слова своей трехдневной дочурке. Качая ее у своей груди, она изумлялась, как же такая драгоценность может быть такой легкой?
Девочка зашевелилась и широко раскрыла глаза. Казалось, она и в самом деле понимала слова матери.
Мать улыбнулась и прижала ребенка к себе, ощущая наслаждение, которое утоляло ее жажду, словно живительная влага в пустыне. Она была предупреждена опытной подругой, что развитие привязанности требует определенного времени, и не надо разочаровываться, если это не произойдет немедленно. Ее подруга, подумала она, с таким же успехом могла предупреждать, что надо привыкать к дыханию. Привязанность наступила мгновенно. Как только медицинская сестра положила новорожденную девочку ей на руки, она ощутила в себе сильнейший прилив материнских чувств. Они пронизывали ее, как аромат медоносных трав в весеннем недвижном воздухе, проникая в каждый уголок ее сердца, разума и души. И это несмотря на то, что у нее не было молока, и она не могла сама выкармливать своего ребенка. С нее было довольно даже просто прижимать его к себе.
Сейчас, спустя три дня, она чувствовала себя так, словно всегда любила крохотное существо, покоящееся на ее руках; Очень осторожно она опустила дочку в колыбель, позволив себе еще несколько мгновений просто полюбоваться на нее.
Доктор Рейнолдс сказала, что за все двадцать лет, что она принимает роды, она никогда не видела такого хорошенького младенца.
Крошка захныкала, ее маленький беззубый ротик раскрылся, в то время как веки оставались сомкнутыми. Ее мама засмеялась:
— Для тебя все будет вновь! Ты почувствуешь себя маленькой обожаемой принцессой и услышишь это сто раз подряд!
Со вздохом мать укрыла ребенка маленьким одеяльцем. Наступало время собираться. Нагнувшись над колыбелью, она ласково поцеловала ребенка в лобик. Это просто чудо, подумала мать. Сотворенное ею чудо.
— Плохо, что у тебя нет папы, как у других маленьких девочек. Но у тебя будут тетя и дядя, — прошептала она дрогнувшим голосом. — И мы все будем любить тебя так сильно, что ты никогда не почувствуешь себя обделенной. Обещаю тебе!
Все будет хорошо, обещала она уже себе. Они не останутся в одиночестве: с нею рядом будет ее семья. Она открыла маленький шкаф в своей комнате и стала доставать оттуда одежду.
Везучая, подумала молодая мама, расчесывая свои волосы. Она делала это осторожно, аккуратно пропуская сквозь расческу длинные, прямые, черные пряди. Она всегда чувствовала себя везучей, когда не думала о нем… об отце ребенка. Даже ее роды прошли поразительно легко: она начала чистить апельсин перед завтраком, когда поняла, что подошло ее время, и через пять часов после того, как она, Лиз Синклер, поступила в ХаррисМемори-ал-Хоспитал, она уже держала на руках свою дочь. Ребенок инстинктивно стал искать грудь, словно голодный птенец, требующий, чтобы мать вложила ему в клюв корм. Но обнаружилось, что у нее нет молока; на выручку немедленно явилась сестра с бутылочкой питательной смеси. Она заверила Лиз, что материнское молоко — не самое главное для ребенка. Главное — материнская любовь.
Таким образом, все, что касалось Кэти, складывалось хорошо, думала Лиз, собирая свои вещи, и это помогало ей перенести то обстоятельство, что она была безжалостно оставлена отцом девочки. Мысль о Брэде пронизала ее острой болью, но Лиз заставила себя преодолеть ее. У нее была дочь, и этого было достаточно. Она не гналась за деньгами или тем более за обручальным кольцом, когда сообщила Брэду, что зачала их ребенка, ребенка, зачатого по любви.
Ребенка, зачатого в грехе, — вот как это теперь оборачивалось. Лиз застыла, пытаясь остановить дрожь, пробегавшую по спине, каждый раз когда она вспоминала выражение лица Брэда при известии о ее беременности. Он выглядел ошеломленным и разозленным, словно Лиз предала его, и, сообщив ей о том, что женат, тут же предложил любовнице сделать аборт. Потрясенная, Лиз наотрез отказалась. Больше она Брэда не видела: он бесследно исчез.
Лиз уже заканчивала приводить себя в порядок в ванной комнате, как услышала в палате какой-то шорох. Она выглянула, и первое, что ей бросилось в глаза, — пустая колыбель. С оборвавшимся сердцем она вбежала в комнату, из которой выходила пожилая медсестра. Одной рукой она уже взялась за дверную ручку, второй держала Кэти.
Лиз стремительно подошла к женщине:
— Извините, что-нибудь случилось? — встревожено спросила она. Медсестра обернулась, явно удивленная, что кто-то еще оказался в комнате. Затем на ее добром лице появилась широкая приветливая улыбка.
— Ничего такого, о чем стоит беспокоиться, моя дорогая.
У нее был мягкий голос с легким ирландским акцентом.
— Кажется, доктора забыли сделать нашей крошке один анализ. — Кэти издала звук, похожий на бульканье. Сестра улыбнулась ребенку и покачала ее. — Разве можно уходить, не сделав этого, моя дорогая? Она у вас такая очаровательная. — Женщина опустила ладонь на руку Лиз и успокаивающе заверила: — Это займет всего одну минуту.
Лиз не помнила ее. За последние три дня перед ней промелькнул настоящий калейдоскоп лиц персонала больницы и ее друзей, наведывавших ее в одиночной палате. Мельком Лиз взглянула на табличку с именем сестры на ее халате. На ней было написано «Клэр Орбах».