Лондон, Англия
Рождество 1806 года
В метельный сочельник, когда большинство высокопоставленных представителей высшего света собирались в Дарлингтон-Хаусе, чтобы начать двенадцатидневное празднование Рождества, изрядно раздраженный герцог Дарлингтон целеустремленно и решительно шагал по Кинг-стрит, вглядываясь в таблички над входными дверями домов, надеясь найти на них переплетенные буквы «Ж» и «К».
Он миновал группу гуляк, которые громко пожелали ему счастливого Рождества. Это вызвало еще большее раздражение, поскольку компания загородила тротуар, вынудив герцога прикоснуться к шляпе.
Он отыскал искомые «Ж» и «К» на самом последнем доме — на весьма симпатичном здании, следует сказать. Герцог невольно задался вопросом, какого рода непристойный акт совершил хозяин, чтобы заработать на дом такого качества.
Дарлингтон поднялся по лестнице, дернул за дверной молоток и трижды нетерпеливо постучал. Он определенно был очень зол. Еще никогда герцога так не эксплуатировали, не обходились с ним столь несправедливо…
Дверь распахнулась, и перед ним предстал джентльмен в мятом костюме, среднего роста, с плоским носом и копной рыжих волос и, кажется, не собирался хотя бы поприветствовать гостя.
— Герцог Дарлингтон, — мрачно представился герцог и, сунув руку в карман пальто, извлек визитную карточку. — Я пришел навестить мисс Бержерон. Она ожидает меня.
Рыжий выставил серебряный поднос. Дарлингтон бросил на него карточку.
— Я доложу, — сказал рыжий и попытался закрыть дверь. Однако гнев Дарлингтона достиг крайней степени. Герцог выбросил вперед руку, удерживая дверь.
— С вашего позволения я подожду внутри!
Бесстрастное выражение рыжего не изменилось. Он тут же захлопнул дверь, оставив Дарлингтона на крыльце.
— Черт бы тебя побрал, — пробормотал Дарлингтон, окидывая взглядом улицу. Несмотря на снежную метель, люди направлялись на праздничные вечеринки. Его самого еще полчаса назад ожидали по другую сторону Грин-парка, где он должен был председательствовать на ежегодном вечере для ста пятидесяти ближайших друзей семейства.
Дверь внезапно распахнулась, заставив Дарлингтона вздрогнуть.
— Входите, — сказал рыжий.
Дарлингтон вошел внутрь, сдернул с головы бобровую шапку и сунул ее рыжему.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Дворецкий.
— Меня интересует не должность, а имя.
— Дворецкий, — столь же лаконично ответил рыжий. — Сюда, — добавил он и небрежно бросил шляпу на вешалку. Шляпа соскользнула с крючка и приземлилась на пол, однако дворецкий не замедлил движения, лишь приподнял повыше канделябр, чтобы лучше освещать дорогу.
Он повел Дарлингтона по лестнице, затем по коридору, Стены которого были увешаны картинами, вдоль всего коридора стояли дорогие вазы с цветами из оранжереи. Дарлингтон обратил внимание, что пол застелен изящным бельгийским ковром.
Судя по всему, Бержерон не бедствовала.
Дворецкий остановился перед небольшой двустворчатой красной дверью и постучал. Приглушенный женский голос позволил ему войти. Дворецкий посмотрел на Дарлингтона.
— Подождите, — сказал рыжий, прежде чем войти, и оставил дверь слегка приоткрытой.
Дарлингтон нетерпеливо вздохнул и снова посмотрел на свои карманные часы.
— Ну вот, дорогой, — послышался женский голос. — Как вам это нравится?
— М-м-м, — ответил мужской голос. Дарлингтон, не веря ушам, посмотрел на дверь.
— А так? — со смешком спросила хозяйка. — Так вам нравится?
Ответом на это был вздох удовольствия.
— Ах, но погодите. Ведь вы не жили до…
— Посетитель, — возвестил дворецкий.
— Не сейчас, Кейт, — возразил мужской голос. — Прошу тебя! Не оставляй меня с ощущением неутоленного голода!
— Дигби! Уберите руки! — Последовала небольшая пауза, после чего хозяйка сказала: — О, это он. Пусть войдет, Олдос.
Дарлингтон вздрогнул, когда дворецкий открыл двери шире, и быстро опустил взгляд, ибо герцог не желал видеть непристойную сцену, которую он, несомненно, прервал своим появлением.
— Ваша светлость?
Дарлингтон поднял голову. Что бы он ни ожидал увидеть, это было вовсе не то, что могло ему понравиться. Да, эта комната своими стенами персикового цвета, шелковыми шторами, избытком мебели, обитой цветастым мебельным ситцем, несколько напоминала французский будуар. Здесь были газеты, шляпы, со стула небрежно свешивалось пальто. Но находившаяся внутри хозяйка вовсе не возлежала на диване с мужчиной.
Дарлингтон с удивлением обнаружил, что она стоит возле стола, уставленного пирожными, конфетами и леденцами. Более того, стены и каминная полка были украшены рождественскими ветками остролиста, в комнату горели десятки свечей, а в очаге весело полыхал огонь.
Ее компаньон, тучный мужчина с редеющими волосами, вес которого составлял не менее тринадцати или четырнадцати стоунов, держал в руке вполне безобидную чайную чашку. На верхней губе были видны следы сахара.
Дарлингтон был ошеломлен — прежде всего, и главным образом потому, что увидел нечто совсем отличное от ожидаемого. Но еще более по той причине, что хозяйка, мисс Кэтрин Бержерон, оказалась потрясающей красоты.
Дарлингтон знал, что она необыкновенно красива. Он слышал это не от одного человека и видел это собственными глазами всего два дня тому назад в Королевской опере, когда он посетил первое представление «Милосердия Тита» Моцарта по приглашению своего друга Джорджа, принца Уэльского. Дарлингтон сидел вместе с Джорджем в королевской ложе, и именно принц обратил его внимание на Кэтрин Бержерон. Она сидела через две ложи в компании мистера Кузино, француза, который составил состояние, продавая роскошные ткани богатому лондонскому обществу. Мисс Бержерон была его моделью и любовницей, пользующейся дурной славой.