Хуже всего ночами. Министр юстиции сел в постели, дрожащей рукой зажег ночник.
Господи, опять тот же сон. И опять те же вопросы, и он давал те же идиотские ответы.
Он вытер пот со лба.
Рядом спала жена, дыша легко и спокойно. На ее губах играло какое-то подобие улыбки.
Внезапно он сделал резкое движение рукой, словно собираясь ударить по лицу. Она не шевельнулась.
Он не хотел ее ударить. Он любил свою жену. Просто решил проверить, действительно ли она спит. Дурак.
«Это начинает действовать мне на нервы, — подумал он. — Как хорошо, что скоро выборы. Мы проиграем, и соцдемократы снова придут к власти. Вот пусть тогда эти дьяволы и занимаются всеми глупостями, за которые на меня нападают».
Мысль о том, что он опять будет сидеть в оппозиции и беспечно отклонять все предложения правительства как чистейшую чепуху, несколько приободрила его.
Он сунул ноги в тапки и подошел к окну. За окном была ночь. Вдалеке слышалось завывание сирен.
Он обернулся и посмотрел на спящую жену.
А если бы она не спала в тот момент, когда он ее проверял? Решила бы, наверное, что действительно хочет ее ударить.
Они женаты тридцать три года, и все это время он любил и уважал ее. Да, именно уважал, потому что министр юстиции был человек консервативный и верил во взаимное уважение.
Его жизнь была безупречной. Министр юстиции никогда не фигурировал ни в каких скандалах, связанных с пребыванием членов риксдага у проституток, его имя никогда не появлялось даже в самых грубо сфабрикованных списках.
Коллеги считали его немного скучным.
Он опять вспомнил свой ночной кошмар, настолько близкий к истине, что снова возникла неприятная тяжесть в груди.
Подумать только, как легко он попался и все обещал, обещал...
Поистине, он не ведал, что творил. И все это во время дебатов, которые, конечно же, транслировались по телевидению!
Сколько же осталось до выборов?
Он посчитал на пальцах — июль, август, сентябрь... год и три месяца. Должен дотянуть.
Тихонько, на цыпочках, он вернулся к кровати. Двуспальная кровать закачалась под тяжестью его тела, и жена открыла глаза.
— Ты не спишь?
— Как раз собирался опять лечь...
— Что-нибудь случилось?
— Да нет, просто лежал и размышлял, а потом захотелось немного размяться.
— Правда?
— Ну конечно. Спи, — сказал он и слегка потрепал ее по щеке.
Она притянула его к себе, положила голову ему на плечо и через минуту уже спала.
Осторожно, чтобы не разбудить ее, он протянул руку и погасил лампу.
«Система-84», — подумал он с горечью и начал погружаться в дремоту.
На улице кричали чайки.
«Уже светает. Может, и не стоит засыпать?» — подумал он и заснул.
Кто-то закричал.
В комнате темно, но он понял, что проснулся.
Кто-то кричал.
А может, это звонит телефон?
Это телефон.
— Люк слушает... Что? Привет... Да, обычно в это время я сплю. Что?.. Черт, для этого ведь существует хроникер по уголовным... Ага... Что?.. Он сидит в баке? Как называется улица?.. Клипгатан... Ну конечно... Да, если проснусь...
Улле Люк тяжело положил трубку на рычаг и спустил ноги с кровати.
Взял с ночного столика книгу,: перелистал, положил обратно. Сейчас он не способен изучать теорию марксизма. Впрочем, и никогда не был способен на это. Просто иногда просыпалось какое-то устрашающее желание пополнить свое образование. Поэтому и держит тут книгу.
Рядом — «Человек, который исчез» Вале и Шеваль.
В шутку Люк делал пометку на форзаце каждый раз, когда перечитывал ее. Пометок набралось штук четырнадцать.
На нем была самая яркая из его пижам.
Люк улыбнулся, внезапно осознав, что обычно надевал эту пижаму, когда одиночество становилось особенно невыносимым, когда ложиться одному было особенно противно.
Он неуверенно посмотрел на ночной столик. Там стояли две банки из-под пива. Он потряс обе. Пусты.
Он вспомнил, что, поиграв на джиге [2], выпил пива. На джиге он играл, чтобы заснуть, уже в течение нескольких лет, каждый вечер.
Люк положил правую руку на то место, где, как он предполегал, находится сердце. Оно билось довольно слабо и равномерно.
«Безнадежно. Все безнадежно», — подумал, он, и ему стало себя жалко.
Было трудно собраться с мыслями.
Люк взглянул на часы. Двадцать минут четвертого. Двадцать минут четвертого утра 26 июня 1984 года.
— Поехать или снова лечь? — спросил он, обращаясь к будильнику. — Сегодня что-то уж совсем погано.
Люк закрыл лицо ладонями. Что сказал Свенне? Дело вроде не совсем обычное? Пойти, что ли? В полчетвертого утра? Глупости... или?..
Он встал на пол, слегка присел и с удовольствием отметил, что еще может разогнуться.
«Не-е-т, так не годится», — вздохнул он про себя и вдруг понял, что говорит так же, как его давно умершая мать.
Люк прошел в кухню. Слезы застилали ему глаза. Он открыл холодильник, на ощупь нашел пару яиц, положил их в кастрюльку и поставил на плиту. Потом высморкался и наконец решился посмотреть в окно. Крыши домов заливал розовый свет.
«Алеет восток», — вспомнилось почему-то, и он почувствовал, что наступающий день, возможно, будет не совсем безысходным.
Свен-Эрику Свенсону нравилась его работа. «Только один из ста рабочих дней бывает трудным или скучным», — любил повторять он. А о своем первом фотоаппарате вспоминал даже слишком часто, рассказывая историю о том, как его отец однажды пришел домой с новеньким аппаратом, выигранным по лотерее. В журналистском ресторане «Маргинал», расположенном в здании газеты «Свенска дагбладет», этой истории боялись как огня. «Сейчас опять начнет про папин аппарат», — шептали коллеги, когда Свен-Эрик выпивал лишнюю кружку пива.
