Что не хочешь помнить, то всегда помнишь.
Р. Брэдбери
Наши дни.
Прасковье Щукиной не спалось: может, за день скопилось напряжение, да еще не давали покоя больные суставы — артроз. Сколько она всяких мазей на коленки перемазала — не счесть, ничего не помогает, да и не поможет, наверное, помирать с артрозом придется. Прасковья повернулась и вытащила из тумбочки красную упаковку с мазью.
— Сейчас я вас натру как следует, — сказала она вслух своим коленкам.
По коридору кто-то шаркал тапочками, кашлял и чихал.
— Ну нет сегодня покоя, — это проснулась соседка по палате Глаша, Глафира Сергеевна.
— Нет покоя, — согласилась Прасковья. — Я вот тоже не сплю, коленки замучили, уж потерпи, Глаша, мазь пахучая.
— Да знаю я твою мазь, провоняла вся комната.
Прасковья мазала колени сильно, до боли, растирая руками опухшие суставы.
— Зря ты мучаешься, только мазь переводишь. Пора уже нам на тридцать третий собираться.
Тридцать третьим в народе называли кладбище, — почему две тройки так провинились перед людьми, уже никто не помнил.
— Я еще хочу пожить, Глаша.
— А я не хочу, по-твоему? Но вот еле вчера до столовой дошла, совсем ноги отказывают.
Такие разговоры в городском доме престарелых были делом обыденным, привычным, как и разговоры о болезнях — о чем же еще говорить старикам, если организм в таком возрасте дает сильные сбои, но, как говорит медсестра Нина, если что-то с утра болит, радуйтесь: значит, вы живы.
Тапочки в коридоре зашаркали теперь в другую сторону.
— Алексеич, что ли, по коридору ходит? — поинтересовалась Глаша.
— Не, Алексеич пятками сильно стучит, а этот шаркает. Нинка поди новые тапочки купила.
За годы пребывания в доме престарелых они научились по шагам в коридоре определять людей.
— Не, какие-то странные шаги. Словно кто-то крадется. А кто может быть? Новеньких не было. Нинка сегодня дежурит, а значит, у всех наших судно у кроватей, чтобы по коридору не шастали, — уверенно говорила Глаша.
— Да дались тебе эти шаги! Давай лучше спать.
Прасковья закончила натирать колени, и ей показалось, что боль отступила. Но она знала, что ощущение это было обманчивым, через десять минут суставы «закрутит» снова, и спасение было только в одном — успеть заснуть, пока мазь действует. И колени крутит, и душу выворачивает, достает до самых глубин. Прошлое не отпускает и не отпустит, пока ты за него держишься. В прошлом было все — хорошая работа, друзья, успех и выбор, который она сделала. Теперь прошлое давит, не дает покоя, и тяжесть эту не сбросить, — не с Глафирой же поделиться?! А может, и рассказать, легче станет, и видения прекратят ее мучить?
— Расскажи что-нибудь из своей жизни, все равно сон не идет, — Глаша села на кровати.
Вспоминать о прошлом было самым интересным занятием в доме престарелых — многим хотелось снова заглянуть в ту жизнь, что ушла безвозвратно, но, казалось, пронизывала маленькие комнаты казенного заведения тонкими нитями волшебного покрывала памяти.
— Не даешь мне сегодня уснуть, Глафира!
— Так это не я, а твои коленки.
— Что правда, то правда. Да я уже про свою жизнь многое рассказала!
— Ну, а про эту, свою клиентку, что мужа зарезала, так и недослушала я, уснула.
— Про Клару Андреевну, что ли? Нехорошая это история.
Прасковья Петровна Щукина всю свою сознательную жизнь отработала парикмахером, дружила со своими клиентками, была в курсе их личной жизни. Паша считала, что язык ее кормит так же, как и руки, — умела она разговорить клиенток. Ведь умение общаться намного важнее идеально выполненной стрижки. На Пашином рабочем месте, в парикмахерской, на контакт с мастером дамы шли легко, расслаблялись под жужжащий звук фена и рассказывали ей про себя, про свою личную жизнь, про мужа и любовника. Но для того, чтобы достичь такой откровенности, требовалось не только профессиональное умение, но и способность сочувствовать, сопереживать чужим историям. Прасковья была модным мастером, клиенты стояли в очередь, но для «своих» у нее всегда находилось время. Избранные дамы приносили не только деньги, но и обладали связями и, в свою очередь, помогали Прасковье в решении многих бытовых вопросов, например, помогли устроить сына в детский сад. Но среди избранных клиентов Клара Андреевна Гулько была особняком, сама по себе — яркая такая индивидуальность. Главное дело ее жизни — быть женой успешного бизнесмена и руководителя городской торговли Александра Гулько. Клара Андреевна уделяла много времени своей внешности, ходила по салонам красоты, но «такие руки, как у Прасковьи, не променяла бы ни на кого». Клара всегда была с прической — модной и стильной стрижкой. Первое время она с высокомерием разговаривала и общалась с Пашей, а потом, визит за визитом, ледок в отношениях таял, и Клара Андреевна стала доверять своему мастеру не только создание шедевров красоты на голове, но и душевные истории. Историй было не то чтобы много, но Прасковья знала и о привычках мужа, и о зависти подруг, и о покупке новых сапог. Она всегда восхищалась Кларой — клиентка была женщиной необыкновенной красоты.
— Ты говорила в прошлый раз, что Клара эта, твоя клиентка, мужа своего убила.
