Посвящается Матери
Век путешествий и приключений прошел. Даже если мы отправимся к далеким галактикам, облаченные в скафандры и вооруженные компьютерами, то это ничего не изменит, мы обнаружим, что мы — все те же: дети, беспомощные перед лицом смерти, живые существа, которые не слишком уверены в том, как и зачем они живут или куда они идут. Что же касается земных путешествий, то ясно, что времена Кортеса и Писсаро прошли. Все та же машина окружает нас, ловушка сжимается со всех сторон. Но, как это часто бывает, чем тяжелее испытание, тем быстрее мы находим способ преодолеть его; и оказывается, что этот нелегкий переходный период, в который мы вовлечены, ведет к более яркому свету. Итак, мы стоим, как перед стеной, перед последним исследованием, которое нам осталось, перед последним путешествием, последним приключением — перед самими собой.
Знаков тому множество, они просты и очевидны. Важнейшие события 60-х годов — не путешествие на Луну, а «путешествия» за наркотиками, студенческие волнения в мире и переселения хиппи — но куда бы они могли податься? Нет больше мест ни на кишащих людьми пляжах, ни на перегруженных дорогах, ни в растущих муравейниках наших городов. Выход следует искать где-то в другом месте.
Но существует множество этих «где-то» самого разного рода. Наркотики — вещь неопределенная и полная опасности, главное же — они ставят в зависимость от внешних средств, тогда как истинное переживание должно быть осуществимо по желанию и где угодно — и в продуктовом магазине, и в уединении в собственной комнате — в противном случае это не переживание, а аномалия или порабощение. Психоанализ в настоящее время все равно что тускло освещенная пещера, и самое главное — ему не достает того рычага сознания, который дает человеку возможность вольно двигаться, сохраняя полный контроль, вместо того, чтобы быть бессильным свидетелем или несчастным пациентом. Религиозные пути несут гораздо больше света, но они слишком зависимы от бога или от догмы; главное же то, что они заключают нас внутри одного типа опыта, ибо можно так же легко стать пленниками иных миров — на самом деле, это даже легче, — чем быть пленником этого мира. Ценность переживания измеряется в конечном счете его способностью преобразовывать жизнь — в противном случае это просто пустая мечта или галлюцинация.
Шри Ауробиндо ведет нас к жизненно важному открытию, двойственному по своему характеру: оно не только позволяет нам найти приемлемый смысл тому душному хаосу, в котором мы живем, но и преобразовать наш мир. Следуя за ним шаг за шагом в этом удивительном исследовании, мы приходим к самому важному открытию, к порогу Великой Тайны, которой суждено изменить лицо этого мира, а именно, что сознание есть сила. Загипнотизированные современной научной обстановкой, в которой мы родились и от которой, кажется, никуда не уйти, мы думаем, что единственная наша надежда — это все большее распространение машин, которые будут лучше нас видеть, лучше нас слышать, лучше нас считать, лучше, чем мы, лечить, — и, наверное, в конечном счете, жить лучше, чем мы живем. На самом же деле нам следует для начала осознать то, что мы можем действовать лучше, чем наша техника, и что чудовищной Машине, которая душит нас, суждено рассыпаться так же быстро, как она и возникла, — при условии, что мы завладеем рычагом истинной силы и низойдем в свое сердце методично и строго, подобно исследователю с ясным умом.
Затем мы можем прийти к открытию, что наш блестящий двадцатый век в отношении психологии является веком каменным, что несмотря на все наши науки мы еще не вступили в истинную науку жизни и не приблизились к подлинному господству над миром и над самим собой и что перед нами открываются горизонты совершенства, гармонии и красоты, в сравнении с которыми наши самые великолепные открытия подобны грубой заготовке подмастерья.
Пондишери, 27 января 1970 г.
Я становлюсь тем, что я прозреваю в себе. Я могу сделать все, что внушает мне мысль; могу стать всем, что мысль открывает во мне. Это должно стать непоколебимой верой человека в себя, ибо Бог пребывает в нем.[1]
Жил на свете злой махараджа, для которого была нестерпима сама мысль, что кто-то может быть выше его. Созвав всех пандитов царства, как было принято в важных случаях, он задал им такой вопрос: «Кто из нас более велик — я или Бог?» Пандиты задрожали от страха. Будучи людьми мудрыми, как к тому их обязывала профессия, они попросили отсрочки, чтобы подумать — в силу привычки они цеплялись за свое положение и свои жизни. Но они были достойными людьми и не желали гневить Бога. Они очень сокрушались по поводу постигшего их несчастья, и тогда их утешил самый старый пандит: «Предоставьте все мне, завтра я поговорю с государем». На следующий день, когда весь двор был собран для торжественного приема, пришел и этот старый человек. Он был спокоен, руки его были смиренно сложены, лоб был натерт белой золой. Он низко поклонился и произнес: «О господин, ты, несомненно, более велик». Правитель трижды закрутил свои длинные усы и высоко поднял голову. «Ты более велик, о царь, потому, что ты можешь изгнать нас из своего царства, а Бог — не может, ибо поистине Его царство — это все вокруг, и некуда уйти от Него».