День был трудным.
Я облегченно вздохнула, когда дверь со щелчком захлопнулась позади меня. Я задвинула щеколду, пристегнула цепочку, навесила на положенное место засов и повернула маленький замочек внизу. Это, в конце концов, был город Нью-Йорк, а я была девушкой, которая жила одна.
Слава богу…
Не включая света, я скинула туфли и повесила свои искусственные меха «Лиз Клэйборн» на стенной крючок. Пройдя через вторую — и последнюю — дверь в своей квартире, я включила воду. Температура и напор были уже заданы. Мыльная пена ждала, спрятавшись в своей маленькой Алка-Зельцероподобной таблетке на дне ванны.
Закрыв за собой дверь ванной (чтобы приглушить шум), я отыскала пульт в беспорядке, царившем на столе в кухоньке, и включила проигрыватель дисков. Он, точно так же, был уже готов — с компактом Майлза Дэвиса, прямо как в фильме «На линии огня». Ну что поделать, если мы с Клинтом — родственные души?
Я повесила спортивную куртку от «Клиффорд-и-Уиллс» в своем заходите-добро-пожаловать-внутрь — стенном шкафу, позволила хлопковой юбке «Джей Крю» и шелковой блузке «Твид» упасть на пол (и то и другое — в чистку), потом стянула чулки, скатала их в шарик и бросила в угол. Майлз еще только начинал играть свое нетихое соло, а я расстегнула свой оранжевый полулиф из «Секрета Виктории», скинула его и вылезла из такого же оранжевого открытого бикини с милыми, подчеркивающими смы́чками на бедрах. Как вы наверное уже догадались, я все заказываю почтой. Все, кроме обуви.
Я швырнула лифчик и трусики в груду грязного белья к чулкам, остановилась перед зеркалом, чтобы полюбоваться своей новой прической за семьдесят восемь баксов, прошла в кухоньку, наполнила бокал с тяжелым дном белым вином, извлеченным из самого холодного угла в холодильнике, отнесла его в душ и поставила на край ванной, затем выключила воду — и все это без единого лишнего движения. Это, в конце концов, был город Нью-Йорк. Майлз как раз заканчивал играть. Я села на писсуар и зажгла косячок, ожидавший меня в коробке со спичками. Я сделала две длинных затяжки, пока Колтрэйн вступал со своим соло, потом притушила его и шагнула в ванну. Моя рубенсовская (как любил ее называть мой бывший парень, Реувен) задница как раз опускалась в воду, когда Колтрэйн лажанулся.
Колтрэйн лажанулся?
Я встала, с меня закапала вода.
Неужели мой центр «Сони», которому было всего четыре месяца, уже начал шалить? Колтрэйн блеял, как овца, потом вовсе умолк. Кто-то взял фальшивую ноту на пианино. Ритм-секция (Кобб, Чэмберс, Эванс) прекратила играть, небрежно — каждый, когда пришлось.
Я схватила полотенце и вышла из ванной, оставляя мыльный и мокрый след на деревянном полу. Блюз зазвучал снова, на этот раз с самого начала. И звук был прекрасный. Так и не сообразив, что еще можно сделать, я взяла пульт и нажала на паузу.
И в этот раз музыка стихла чисто, безо всяких шумов.
— Прошу извинить меня за это, — произнес голос.
Я прижала к себе полотенце и оглядела квартиру.
— Я думал, с музыкой будет легко — как и с речью, но оказалось не так, — сказал всё тот же голос.
— Кто здесь? — вопросила я.
— Тебе нужен короткий ответ или длинный? — спросил голос. Это точно, ад их возьми, были не Майлз и Колтрэйн. Это был парень, но не черный парень, он выговаривал каждый звук, как иностранец.
— Кто, мать твою, в моей квартире? — спросила я. Странно, но мне вовсе не было страшно. Может быть, если бы у меня был дом или квартира побольше, я и испугалась бы, но пугающих квартирок не бывает — они для этого слишком малы.
— Я не в твоей квартире, — сказал голос.
Непонятно было, откуда он исходит. И я подумала о тех фильмах на видео — какой-то чокнутый пижон подглядывает за вами в телескоп, пока вы разговариваете с ним по телефону.
Вот только шторы были задернуты. И я не разговаривала ни с кем по телефону.
В качестве эксперимента, двумя пальцами, как если бы телефон был горячим, я сняла трубку и сказала:
— Алло?
— Привет, — сказал всё тот же голос. В моем телефоне.
— Какого ты мне звонишь!? Что это за чудачество? Ты что, какой-нибудь сексуальный маньяк?
Я поплотнее завернулась в полотенце, несмотря даже на то, что шторы были задернуты. Как насчет инфракрасных лучей? А как насчет рентгеновского зрения? Между прочим, эта деталь всегда беспокоила меня в Супермэне. Если он действительно был парнем… как он мог сосредотачиваться на борьбе со злом, если постоянно видел сквозь одежду девчонок?
Но я, кажется, отвлеклась.
— Ты кто такой, твою мать, и что ты делаешь в моей квартире?
— Окстись, Виктория. Я не в твоей квартире, я звоню тебе по телефону. А ты сняла трубку.
Никто не называл меня Викторией с тех пор, как умерла мама.
— Ты кто?
— Как я уже спрашивал — тебе нужен короткий ответ или длинный?
— Короткий ответ, — сказала я.
— Я — вре́менная электронная сущность, которая обрела контроль над твоим телевизором.
Я ничего не ответила.
— Виктория, ты еще здесь?
— Давай-ка лучше длинный ответ, — сказала я.
— Хорошо. Повесь трубку и включи телевизор, а я объясню.
Как полная идиотка, не думая ни о чем, я сделала то, о чем он просил. Или оно просило. В общем, неважно. С телевизором работает тот же самый пульт, что и с проигрывателем. Несмотря на то, что была еще только половина девятого, показывали какое-то позднее ток-шоу. Там был парень, сидящий за столом, и выглядел он каким-то слегка больным, что-то вроде Конана О`Брайена.
