Волна перекатилась черезво ои борт, сбила штурмана с ног и протащила по палубе, со всего размаху ударив об угол рубки.
Матерился штурман знатно, грубым голосом с переливами, упоминанием всех родных и близких, моря, воды, качки, волны и танкера «Луч», который тащил тысячи тонн мазута в Петропавловск-Камчатский.
Огромному танкеру от этой волны было ни холодно, ни жарко. Чтоб хотя бы раскачать этакую махину, нужно бы баллов шесть, а не жалкую качку в четыре.
Конечно, из графика они выбьются, но кто теперь вспоминает о таких мелочах?
Штурман ввалился в тесноватое помещение рубки, почему-то тут же перестал материться, даже голос у него стал потоньше, когда он скинул мокрую прорезиненную куртку и сказал капитану:
— Покачивает маленько.
Капитан даже не обернулся. Только кивнул, но, может быть, этот кивок относился к каким-то одному ему ведомым расчетам, которые он делал по карте.
Штурман заглянул через плечо капитана — Японское море, южная оконечность Сахалина. Тот самый квадрат, в котором сейчас плыл «Луч».
У штурмана, конечно, было много вопросов к капитану, особенно после событий последних часов и дней, но он, который лихо гонял домашних и подчиненных на работе, особенно поддав, с вышестоящим начальством был по-советски тих, трезв и почтителен.
— Право руля, семь, — низким, сухим голосом капитан отдал команду штурвальному.
— Есть, право, семь. — Рулевой заложил штурвал вправо, сверился с компасом.
— Так держать.
— Есть.
Штурман про себя отметил, что капитан не суетился; эту команду — развернуться чуть больше носом к волне — он должен был бы отдать немного раньше. Но отметил это как-то лениво: хозяин — барин.
Капитан поднял голову и, почему-то сощурившись, стал смотреть в стекло, которое заливал дождь. Темень за окном была непроглядная. Это только в плохом кино капитан и штурвальный пристально вглядываются в морскую даль — ночью ничего почти не видно, а когда еще штормит и дождь сплошной стеной, даже нос судна трудно разглядеть. Работают приборы.
Но капитан именно всматривался в эту непроницаемую пелену, словно что-то он там хотел увидеть.
— «Новый русский» гуляет с сыном по Красной площади, — весело начал рассказывать свеженький анекдот штурман, — видят, мужик стоит возле Кремля и рисует картину...
— Пишет, — поправил капитан как бы механически.
— Ну да, пишет, — так же механически согласился штурман, а для себя еще раз отметил: фигня на постном масле, пишут стихи там, романы, а картины рисуют. Нет, странный этот капитан. — Ну вот «новый русский» посмотрел и говорит сыну...
Что сказал «новый русский» отпрыску, штурман договорить не успел.
Сначала ему показалось, что волна каким-то чудом распахнула дверь рубки и бросила его на радар животом, штурман охнул и сел на пол. Но на полу было сухо. И только в этот момент страшный грохот ударил по барабанным перепонкам так, что заложило уши. Пол вдруг стал стремительно наклоняться на правый борт, грозясь сбросить с себя и штурмана, и штурвального, и капитана.
Никто даже не успел сообразить, что же случилось.
А капитан уже вскарабкивался к стеклу окна и дико озирал темнеющее за окном море.
И тут сзади, с кормы, полыхнуло, до самых темных небес осветив низкие тучи багровым, кровавым.
Пол вдруг так же стремительно выровнялся. Какое-то время держал равновесие, а потом дал крен к корме.
— Аврал, — сказал своим сухим голосом капитан.
И этот тихий голос словно разорвал паутину неотвратимости и бесконечности навалившейся на танкер беды.
Конечно, надо спасаться! Конечно, надо что-то делать!
Началась беготня и суета, в которой штурман сразу потерял капитана из виду.
Что произошло, он понял только, когда добрался, скользя по наклоненной палубе, к корме.
Хвостовая часть танкера еще была связана с самим судном обрывком борта. Но уже завернулась влево, искривилась, страшно хрустела, и скрежетала рвущимся металлом. Волна ударила в разверстое нутро оторванной кормы и выплеснула на матросов черный липкий мазут. Люди шарахнулись от покореженного края.
Танкер теперь дергало и трясло, как в лихорадке. Устоять на ногах было невозможно.
Оторванная корма вдруг вывернулась неимоверным образом и оказалась килем кверху. Но от танкера так и не оторвалась.
Она тянула его вниз, на дно.
Это поняли все и сразу: танкер тонет.
Вот только что он непоколебимой громадой шел среди волн и казался таким надежным, а сейчас — опаснее места на всей Земле не сыскать.
Был подан «SOS». Приготовлены плавсредства.
Все это делалось суетливо и неумело. Моряки, разумеется, точно знают «свой маневр» на этот случай, но разве кто-нибудь всерьез думает попасть в кораблекрушение?
Штурман тоже делал свое дело, лихорадочно вспоминая, к какой шлюпке он приписан, что должен взять с собой, какие отдавать распоряжения. Хотелось только одного: быстрее убраться отсюда.
Корма все не отрывалась, а палуба клонилась теперь не только назад, но и на правый борт.
Матросы уже кое-как справились со своими обязанностями и теперь только ждали команды — покинуть борт.
