Я слыхал, эсхатологи считают, что у таких, как мы, нет будущего. Человек, говорят они, всего лишь мост между обезьяной и сверхчеловеком, заржавелый старый мост, который нам не дано ни сохранить, ни отремонтировать, равно как не в наших силах помешать взрываться звездам за пределами освоенного пространства – Вилда или же превратить зимний снегопад в дождь. Для людей вообще, и для каждого из нас, нового начала быть не может. История, которую я вам сейчас расскажу, – это повесть о возобновлении и воскрешении, о том, как философы этого обреченного города оказались одновременно правы и неправы, история, если хотите, о конце и начале, которые иногда, как то ведомо старикам вроде меня, становятся неразделимы.
Для меня конец цивилизации наступил на семнадцатую ночь моей пятидесятой – или то была пятьдесят первая? – зимы в Городе Боли. Кто-то называет его Ледопад, кто-то Призрачным Городом – городом огней и туманов, топологическим, и, как утверждают некоторые, духовным центром тысяч деградирующих миров. Эсхатологи назвали его Никогде, что означает, по моему разумению, «Последний Город», или «Потерянный Город». Сам я предпочитаю последнее из названий, хотя само по себе название не столь уж и важно. Важны лед, снег и мороз – такой лютый, что дыхание разбивается ледяными кристаллами, сталкиваясь с затвердевшим от стужи воздухом, а плоть – если кто-то окажется достаточно глуп и позволит воздуху этого заброшенного города коснуться своего обнаженного тела – плоть превращается на ваших глазах в камень. И значимы люди, отрицающие важность плоти, люди, ищущие новое начало.
Он пришел ко мне в мастерскую в тихую ночь, когда воздух был черен и неподвижен, а тишину нарушали лишь шипение и гул машин, скользящих на воздушной подушке по городским улицам, плавящих и разглаживающих лед накануне нового дня. Я увидел бледного юношу с живыми карими глазами, поблескивающими из-под капюшона парки. Борода у него оказалась столь густой и черной, что его легко можно было принять за уроженца Геены или Шейдвега, а не, как он утверждал, Летнего Мира, где люди почти безволосы, а кожа их темна, как кофе. Густые брови и широкое лицо с выступающими скулами придавали ему сходство с алалоем, что было модным – вскоре вы поймете этому причину – лет двадцать назад. Стоя в каменном коридоре и стряхивая с коньков комья тающего снега, он пояснил, что нуждается в моих услугах.
– Ведь вы Райнер, скульптор? – уточнил он, заговорщицки понизив голос. Я ответил, что так меня называют в этом городе. – Я хочу, чтобы вы проявили все свое умение, – заявил он. – Потому что хочу стать алалоем.
Я провел его в чайную комнату, где он снял с ботинок лезвия и бросил мокрые рукавицы на мраморный столик, который мне за немалые деньги доставили с Уррадета. И хотя я не был в настроении изображать из себя радушного хозяина – мой белый халат был заляпан кровью и мозгами, к тому же, меня ждали кое-какие дела – я все же предложил ему квас или кофе. К моему удивлению, он предпочел кофе.
– Квас затуманивает мозги, – заявил он, глядя мне прямо в глаза и не обращая ни малейшего внимания на фрески, которыми были расписаны все стены в комнате. – Крепкие напитки заставляют людей забывать о намеченных целях.
Вызвав домашника, я спросил юношу:
– Так вы хотите стать похожим на алалоя?
Он затряс головой.
– Я желаю стать алалоем. Полностью.
Я рассмеялся.
– Вы же знаете, что мне это не по силам. Законы вам также известны. С телом вашим я волен делать что угодно, но…
– А Гошеван?
– Гошеван! – воскликнул я. – Ну почему все приходящие ко мне молодые люди обязательно спрашивают про Гошевана? – Тут явился домашник, и я выместил раздражение, громко велев ему принести кофе и квас. Когда домашник укатился, я добавил: – Всяческих историй про Гошевана существует больше, чем мертвых звезд в Вилде. Что вы хотите узнать о Гошеване?
– Я знаю, что он пожелал того же, чего желаю я. У него была мечта, которая…
– Он был мечтатель, фантазер! Так вы хотите узнать все о Гошеване? Ладно. Я повторю для вас историю, которую рассказываю всем молодым людям, приходящим ко мне в поисках ночных кошмаров. Вам удобно сидеть? Тогда слушайте внимательно…
Домашник принес кипящие напитки в двух огромных, покрытых теплоизоляцией кувшинах, что выдувают на Фосторе, неуклюже разлил темные жидкости в хрупкие мраморные чашечки, и я начал рассказ о Гошеване:
– Жил на Летнем Мире молодой аристократ, которого весьма интересовали древности и старинные книги – некоторые даже говорили, что он побывал на Ксандарии и подкупил библиотекарей, чтобы ему продали часть Киотской коллекции со Старой Земли, – причем интересовали больше, чем управление своими поместьями. Он слыл эрудированным и утверждал, что человеку следует изучать человека, а не то, как вырастить дополнительные пять тонн кофе на той же площади. Настал день, когда жизнь утомила его, и он сказал:
– Мои с-сыновья – жалкие черви, кормящиеся б-больной плотью этой прогнившей цивилизации. Вместе с моими женами они п-плетут против меня интриги и хихикают, когда те жены с-спят с другими мужчинами.
И потому Гошеван продал свои поместья, освободил рабов и сообщил семье, что отныне им всем предстоит зарабатывать себе на жизнь мозолями на руках и напряжением умов. Он оплатил проезд на даргинском звездолете и направился к рубежам освоенного пространства.
