Весть!..
Она пришла неожиданно и быстро полонила всю Ямальскую тундру от Енисея до Уральского камня. Ни ветры, ни пурги многодневные, заносные и колючие, ни долгая темень полярной ночи, ни бездорожье безмолвного снега, ни древние курганы предков и старых тадибеев-шаманов Конца Земли — не смогли удержать ее у себя и упрятать. Они не в силах были схоронить ее под снегом, не сумели запутать в лабиринтах звериных следов, безымянных речушек, взгорий и в урочищах лесотундры...
Весть неслась по тундре: она проносилась по бестропью, боролась с ураганами снега, распутывала хитрые следы нарт и неизбежно пробиралась к чумам ненцев-кочевников; она врывалась в жалкие бедные чумы громкая, торжествующая, если ее принимали как свою, как долгожданную, и просачивалась в щели жилищ тихо, медленно, но упрямо, если ее встречали настороженно, боязливо, с содроганием, а иногда и с проклятиями...
Дряхлые от времени шаманы — глашатаи бога Нума, хитрые и желчные старейшины родов — правители и законники пытались украсть ее у снегов. Они прятали ее у себя в просторных, теплых, обильных женами и песцами чумах, глушили и перевирали. Но весть неслась все дальше и дальше, властвуя, ликуя и побеждая своею правдой косноязычность и ложь богатых князей... Она неслась на легких ездовых нартах за четверкой стремительных, подобных порыву ветра, оленей, искала дорог на лыжах и из уст в уста, из чума в чум, из стойбища в родовые станы, плескалась над снегами.
Весть!..
* * *
В истерзанном ветрами жилище Нырмы Тырово властвовал холод. Сам хозяин чума лежал умирающий на ветхих шкурках ногами к огню. Всю жизнь, долгую жизненную тропу Нырма пас чужих оленей и не видел счастья. Горе постоянно сопутствовало ему... Тырово умирал.
Вокруг костра сидели его пять сыновей. В бабьем углу безмолвно ютилась жена, выплакавшая все свои слезы. Умирающий говорил:
— Вы слушали, мужчины, голос снегов? Весть пришла ли к вашему огню?
Сыновья молча кивнули головами.
— Мои дети, говорю вам, — идите на зов! Идите на Таз, уходите дальше от царских людей, купцов и русских шаманов с их лживыми и такими же мертвыми, как и наши, богами! Ступайте к нему, сыновья. Он — истина. Он — правда. Бегите к нему от несчастий, от горя и нищеты. — Нырма закашлялся...
Старик был слаб и немощен. Удивительным казалось, что он еще живет. Только глаза у него иногда вспыхивали внутренним стремлением и упорством — жить! Он знал, что умирает, и старому Тырово было тяжело. Жаль было умирать именно теперь, когда в тундру пришла эта весть о герое, освобождающем его народ. Пришла правда, которую он так безуспешно выслеживал всю свою жизнь.
— Скоро Нум позовет меня к себе и я уйду. Князя белых оленей — лютого Ваську Сэротетто, который избил меня и отнял жизнь за пять потерянных в пургу важенок, я отдаю вам, сыновья. Он — несчастье нашего рода... Идите, мужчины, по дороге того ненца с Таза... Идите...
И старик умер.
* * *
Десять упряжек лежали уже у чума беднейшего в роду Пыеда, но новые все еще продолжали прибывать. Пыеда Оковой встречал гостей с мороза и тряски. Пламя костра высоко лизало дымную темноту чума. Два десятка ненцев в разных позах и положениях разместились у тепла. Трубка мира, мудрости и единомыслия беспрерывно переходила из рук в руки...
— Сказывали ненцы: он сзывает к себе всех бедных и дает им оленей богатых... — перекрикивая других, сообщал Порунгуй Хэвко, батрак князя Мессовской тундры Мочидомо Хороля.
— Он разоряет богатых и ничего не несет к себе в чум — все отдает бедным, — добавляет Тер Хэлло.