Первым, что увидел Хаджар, когда открыл глаза, было солнце долины. В отличии от городского солнца, горного или лесного, солнце долины имело свои характерные, отличительные черты.
Будто огромный желтый, огненный блин, оно зависло среди бескрайнего синего марева, на котором белыми пятнами плыли далекие, но такие монументальные кучевые, что казались не облаками, а теми самыми горами, решившими нанести визит чести в место, где взгляд смотрящего ничто не заслоняет.
Солнце долин…
Оно всегда нравилось Хаджару. И, может поэтому, именно такое светило в его мире души.
Когда-то светило…
— Проклятье, — выругался он, когда, попытавшись принять сидячее положение, скривился от резкой боли в животе. Как если бы кто-то вонзил ему в брюхо раскаленный прут, а затем несколько раз провернул его внутри.
— Спокойнее, Чужак, — холодная припарка, настолько влажная, что жирные капли стекали на нос и глаза, опустилась ему на лоб. — тебе еще рано на такие подвиги.
Иция… Хаджар узнал её по голосу. Чуть высокий, слегка свистящий, будто ветер зазывающий отправиться дальше. Такой бывает у тех, кто, когда-то давно, использовал голос как инструмент. Но не в музыкальных или актерских аспектах.
Хаджар уже слышал такие голоса, когда в течении пяти лет жил в борделе, играя на Ронг’Жа на усладу публики. Такими голосами обладали девушки, больше не работавшие с клиентами, но еще помнящие, как заработать побольше звонких монет.
Иция поправила свои медные волосы и уложила Хаджара обратно на наспех сооруженную постель. Какие-то шкуры, тюки и несколько тряпок, заменявшие простынь.
Вполне сносно.
А по меркам Хаджара, так и вовсе — королевское ложе.
— Ты не выглядишь удивленным, Чужак, — Абрахам Шенси, плутоватый предводитель отряда контрабандистов сидел около огня. Рядом с ним, пребывая в медитациях, обнаружились и Густаф-секрищик с молодым пареньком Гаем, лучником весьма скряжного характера.
Вокруг поднимались невысокие, молодые деревья. Небольшой лог, укрывший их от огромного утеса, поднимающегося к самому небу.
— Если я смог открыть глаза, значит кто-то позаботился о моих ранах, — слова давались Хаджару тяжело. Они с болью прорывались сквозь онемевшее, будто покрытое ржавчиной, горло. Но Хаджар уже давно привык к боли и видел в ней некое спокойствие. Как маяк, она указывала на то, что он все еще жив. И это уже было неплохо. — А на расстояние в многие километры, никого, кроме вас, я не знаю.
Абрахам крутил в пальцах свой длинный, изогнутый кинжал. При взгляде на него, у Хаджара вновь разболелась рана в животе.
То, что Таш’Маган как-то замешана в происходящем, Хаджар начал подозревать еще в самом начале бунта в посольстве. Слишком уж она была… не то, что спокойна. А безмятежна и в чем-то довольна. Как кот, который, наконец, поймал вертлявую мышку и теперь спокойно с ней игрался.
В чем её мотив?
Хаджар думал, что знает.
Банальная месть Императорскому роду за почивших членов семьи.
Но, как оказалось, все куда сложнее. Потому как участие Тенед в заговоре против себя и своего отца Хаджар никак предвидеть не мог.
Как же он ненавидел проклятые интр…
— Сохраняешь способность рассуждать, — Абрахам крутанул между пальцами кинжал, а затем резко переместился к постели раненного. Сверкнуло острое лезвие и коснулось горла Хаджара.
— Абрахам! — воскликнула Иция, но ей на плечо положил ладонь Густаф. Половина его лица, не прикрытая маской, приняла сурово-печальный вид.
Гай же уже положил стрелу на тетиву и, натянув последнюю до плеча, держал раненного на прицеле. Даже если бы Хаджар находился в своей лучшей форме, ему бы пришлось очень сильно постараться, чтобы одновременно избежать и кинжала Абрахама и стрелы Гая.
Причем, скорее всего, что-то одно из выше перечисленного все равно пусть и не отправило бы его к праотцам, но…
— Рассуди теперь вот что, Хаджар, — процедил Абрахам. Его глаза были настолько сильно прищурены, что превратились в две яркие лески. — В моей руке кинжал. Позади меня Гай, который все еще винит тебя в том, что ему пришлось разориться на стрелах в Порту Мертвых. И мы оба не настроены слушать очередную ложь. Так что тщательнее выбирай слова, иначе они могут стать последними, что услышит от тебя это небо, перед тем, как ты отправишься к праотцам.
Что же, это было честно.
Во всех смыслах.
Хаджар чуть усмехнулся про себя.
Честь…
Раньше, когда он был молод и наивен, он тоже в неё верил. Но мир, с каждым разом, с каждым новом шагом по его тропам, наглядно демонстрировал, что “честь” — лишь не более, чем наваждение для глупцов, которые живут отцовскими сказками.
Хаджар откинулся на “подушку” и снова посмотрел на небо.
Безмятежное, синее, и такое далекое.
Ветер что-то шептал ему на ухо. Но Хаджар его не слушал.
Уже очень давно… не слушал.
— Тебя зовут Хаджар Дархан? — продолжил допрос Абрахам. — Это твое настоящее имя?
— Да.
— Клянешься могилой отца и матери?
— Да.
В конечном счете, то, что его, при рождении, звали Хаджар Дюран, не имеет никакого смысла. Дархан — его собственное имя, которое он заслужил своими деяними и которым был вымощен его путь.
— Ну что же… хотя бы что-то, — фыркнул Абрахам. Странно, но он почему-то убрал кинжал. Крутанул его по запястью и с силой загнал обратно в ножны. — Ты прости… отроду не доверяю тем, кто скрывает своего имени. Обычно от таких людей можно ожидать чего угодно, — плут посмотрел на живот Хаджара и поморщился. — обычно — это перо в бок.
