Сенсация, о которой никто не узнал

^{>_{>Рис. Алексея ОСТРОМЕНЦКОГО.}}

Давно уже я ищу лестницу, чтобы выбраться из преддверия ада. Я всегда знала, что нужна лестница, потому что с детства представляла себе преддверие ада как глубокую бетонную шахту, колодец. Крышки на шахте нет, и видно небо, и видно, как люди перепрыгивают через отверстие на своем пути к радостям и печалям.

В преддверии ада нет печалей и радостей. Только глухота, только бесчувствие. Меня часто спрашивают, как я на сцене ухитряюсь сидеть так спокойно и смотреть так сосредоточенно, когда мой муж, сенатор Флип Морли, произносит речь. Это просто, отвечаю я репортерам или перепуганной жене только что вылупившегося политического деятеля. Это просто. Мой муж — самый блестящий человек изо всех, кого я знаю. Его речи меня всегда завораживают.

Я сижу на сцене и не могу шелохнуться, потому что с четырех сторон мое кресло окружено серыми бетонными стенами. Это портативное преддверие ада, оно сопровождает меня, куда бы я ни пошла. А смотрю я так сосредоточенно потому, что надеюсь, что с одной из стен спустится лестница и что у меня достанет воли схватиться за перекладину и выбраться из бетонной темницы.

Однажды я почти схватилась за лестницу. Это случилось, когда, садясь в кресло, я больно ударилась щиколоткой о его металлическую ножку. Боль, которой нормальные люди боятся, оживила меня. Даже слезы навернулись на глаза. Я даже услышала, как ведущий, соратник мужа по партии, представил Флипа Морли как «человека, который спасет нас всех, человека, который будет следующим президентом Соединенных Штатов».

Эти слова послужили сигналом для правоверной части аудитории вскочить на ноги и завопить: «Флип! Флип!» И тут на сцене сквозь слезы я увидела лестницу. Это было нерезкое видение, неотчетливое, непрочное, но могло бы сойти. Я схватилась за перекладину. Она оказалась холодной и скользкой. Я еще раз сморгнула и поняла, что схватилась за микрофон. Я зашла уже слишком далеко, чтобы отступить, и сказала:

— Если это человек, который спасет нас, то спаси нас Бог.

Поверх моей руки оказалась чужая. Я снова почувствовала боль. Рука принадлежала бывшему чемпиону по метанию диска и нынешнему чемпиону среди сенаторов штата Пенсильвания Флипу Морли.

— Я уверен, что из-за всего этого шума вы не слышали того, что сказала моя жена. Пожалуйста, прислушайтесь к беспристрастному свидетельству незаинтересованного избирателя, который не в силах сдержать энтузиазма.

Толпа восторженно засмеялась и утихомирилась. Толпа всегда подчиняется Флипу, пожалуй, даже с каким-то оттенком поклонения.

Рука, бросавшая диск, готова была править миром, и эта рука крепко держала мою, когда я отчетливо проговорила в микрофон:

— Если вы ищете кого-то другого, чтобы спасти нас, то спаси нас Бог.

Толпа взорвалась криками, школьный оркестр грянул «Пенсильванскую польку», Флип поцеловал меня в щеку, и этот поцелуй навеки застыл на фотографии, телеграфными агентствами размноженной по всему свету.

На следующий день женские страницы газет украсились заголовками: «Лиз Морли отправилась на один из курортов Аризоны». Ложь. На аризонский курорт за счет партии отправилась некая особа, очень похожая на меня. «Миссис Морли хочет сбросить восемь фунтов перед тем, как заказать шикарный гардероб для избирательной кампании», — бубнили газеты.

— Примите лекарство, милочка, будьте паинькой, — бубнила сиделка в санатории, затерянном на юге штата Нью-Йорк, куда меня отвезли немедленно после того, как я схватилась за ускользнувшую лестницу.

Через три дня мне разрешили занятия, но не плетение корзинок или шитье мокасин, как другим «сдвинутым» леди. Мне было предписано выздоравливать в одиночестве, чтобы чей-нибудь затуманенный лекарством мозг в момент просветления не распознал среди пациенток жену одного из сильнейших претендентов на пост президента. Мой единственный посетитель — секретарша мужа привезла мне большой конверт, ловко открыла его и велела приступить к работе. Она ненавидит меня и обожает мужа. Я — муха в ее варенье. Я — муха, которую время от времени надо слегка прихлопывать на ее неверном полете по направлению к Белому дому. Она ждет места за столом в комнате, примыкающей к Овальному кабинету так же, как я жду лестницы, которая должна же где-то существовать.

На первой странице рукописи значилось: «Лиз Морли. Как быть женой политика». «Лиз — леди в полном смысле этого слова, — значилось на второй, — леди, грация, обаяние и верность которой помогли ее мужу в его двадцатидвухлетнем восхождении к руководству нашей партией». Этот завлекательный анонс — дело рук Берта Дули, крикливого политика, чье знакомство с леди ограничивается дамами полусвета.

Работать над книгой было приказано из штаб-квартиры партии. «Пусть твоя жена напишет пособие для этих дамочек, которые выходят на сцену вместе с мужьями. А то брякают, что только придет в голову! А как одеваются! Одна такая кукла явилась на встречу с избирателями в джинсах, с ума сойти!»

Я пролистала страницы, улыбнувшись главе «Как сидеть, улыбаться и правильно говорить на сцене». «Не ищите лестницы, в действительности это микрофон», — написала я карандашом поверх заголовка и швырнула рукопись в мусорную корзинку.