Семеныч

Далеко по цеху разносится гул большого строгального. А рядом со станком сгорбился на высокой табуретке старый строгальщик Семеныч. Он сидит, уткнув нос в воротник изрядно потертого, промасленного полушубка, и, кажется, дремлет. Но это только кажется. Из-под густых, насупленных бровей зорко следят за работой живые, совсем не стариковские глаза. Вот Семеныч замечает что-то, встает и берется за масленку.

— А ну, давай… — подгоняет он станок, подмазывая его на ходу. — Думаешь, не вижу? Задремал старик? Не тут-то было… Это теперь моду такую взяли: чуть что — ремонт! Нет, брат, у меня не забалуешь!

Вздохнув, старик усаживается на свое место и опять замирает в привычной позе.

По цеху, осматривая работы на станках, медленно продвигается начальник цеха. Наконец он добирается и до Семеныча.

— А ты, старина, чего съежился? Нездоровится, что ли?

Больше из уважения, чем по необходимости, Семеныч останавливает строгальный.

— Какое наше здоровье? — ворчливо отвечает он. — Скрипим помаленьку, и ладно…

— Ладно-то ладно, да не совсем… Давненько я хочу с тобой по душам побеседовать и все как-то времени не выберу…

Семеныч с подозрением косится на начальника.

— Скажу тебе прямо, — продолжает начальник, — станок у тебя всегда в порядке… Да и сам ты работник неплохой, а вот производительность обидная…

Семеныч вдруг отворачивается к станку и начинает подтягивать в нем какую-то гайку.

— Мохом ты оброс, Семеныч, маленько… Честное слово! Гляди, какой небритый! Огонька в тебе производственного не вижу, огонька!..

— Какие там еще огоньки!.. Оттопали мы свое… — недовольно отзывается старик. — Сделай милость, Никита Степаныч, отойди… Как бы, грешным делом, столешиной не задеть.

— Постой, постой… Я хочу с тобой по душам, а ты мне что же?.. Вот я, например, слыхал, что наши комсомольцы хотят тебя в стенгазете изобразить! А я говорю, мы с ним и так дотолкуемся.

— А пускай!.. Ихнее дело газетки писать, а мое — работать!

— Да ты, старина, не обижайся.

— А… а… а… чего там!

Семеныч торопливо достает из кармана круглую жестяную коробочку с нюхательным табаком и, захватив из нее щепотку, сует себе в нос.

— Мы, Никита Степаныч, знаем, что к чему… Зна-а-ем… Да только из годов я вышел насмешки-то принимать!

Седые, нависающие усы старика раздраженно шевелятся. Побагровев, он с азартом чихает. Вынув синий в белую клетку платок, обтирает усы и решительно поворачивается к станку.

— Ты что, и разговаривать со мной не хочешь?

Старик угрюмо молчит.

Но, странное дело, начальник ничуть не обижается. Постояв немного, он с удовлетворенным видом шагает дальше.

Семеныч запускает строгальный и усаживается на свое место.

— Им что?.. — бурчит он в воротник полушубка. — Они бы то сосчитали, сколько лет — и все без брака! Станок не в пример другим содержу! Скорость им подавай!.. А где ее взять в мои-то года? Горячи, да некстати… И Никита Степаныч тоже… Не обижайся, говорит…

Вспоминается, что редактор стенгазеты хорошо рисует карикатуры и наверно, на этот раз постарается. Недаром он при встречах вежливо здоровается, а сам глазами так и стрижет…

Старик не может сидеть спокойно. Ворочается на табуретке, то подбирает ноги, то снова их распрямляет. Наконец, не выдержав, вскакивает… И как раз кстати: оставленный без надзора станок чуть не загнал всю работу в брак! Семеныч резко останавливает станок. Размахивая руками, бегает возле него и ругается… И как ругается! Достается и освещению, и станку, и инструменту, и даже цеховой уборщице, подошедшей убрать стружку.

Незаметно приближается конец смены. Закончив работу, Семеныч вяло убирает станок. Вот уже мимо гурьбой прошли рабочие, а он все еще почему-то медлит… Можно заметить, что старик частенько посматривает на дверь в красный уголок. Вот он видит, как туда с папкой подмышкой проходит редактор цеховой стенгазеты. Выждав немного, Семеныч бросает тряпку под станок и отправляется следом. Расхаживая по помещению, он усиленно рассматривает портреты на стенах, будто совсем не замечая редактора, работающего тут же за столиком над заметками. Постепенно продвигаясь все ближе, Семеныч, словно только теперь заметив его, грубовато спрашивает:

— Все пишешь?

— Пишу, — скромно сознается редактор. — А ты что здесь прохаживаешься?

— Стало быть, дело имею.

— Это интересно! — оживляется редактор и откладывает перо. — Заметку хочешь подать?

— Нет уж, это вы всех критикуете, — отмахивается старик. — Я до этого не охотник!.. Ты мне лучше скажи: когда ваша газетка выйдет?

— А вот побольше заметок соберем, тогда и выпустим…

— Опять, поди, рисовать кого будете?

— Как это рисовать? — не сразу догадывается редактор. — Ах, да ты имеешь в виду карикатуру? Так это же, папаша, редакционная тайна!

— Подумаешь, тайна… Весь цех смотреть будет!..

— Нет, нет, этого я тебе сказать не могу… — упирается редактор. — Может, мы как раз тебя и решим изобразить.

— Постой, да за что же?

— Почему «За что…». Просто дружеский шарж!..

— Шарж? — повторяет Семеныч не совсем понятное ему слово и вдруг наклоняется к самому уху редактора: — Слушай, а что ежели бы меня в это самое дело не тово… Ты сам посуди…

— Уж это будет решать редколлегия… — улыбаясь, отвечает редактор. — А потом, что ты так всполошился?