Мать Питера Куинси умерла, когда ему было четыре года, так что он ее практически не помнил. Но порой ему казалось, что вот-вот в памяти всплывут ее черты, и, возможно, поэтому всю свою жизнь так внимательно и задумчиво вглядывался в лицо каждой встреченной им женщины. Под такими нежными и целомудренными взглядами женские сердца таяли как снег под июньским солнцем.
Некоторое время после смерти матери за ним присматривал огромный мужик, бродяжничавший в окрестных горах неподалеку от хижины, в которой жил Питер. Затем однажды к нему привели дряхлую сгорбленную старуху. Та оглядела мальчонку с ног до головы.
— Дурной малый. Недобрые глаза. Много бед принесет людям, — промолвила старуха. — Мне следовало бы сразу догадаться, что это твое чадо, Куинси.
— Знай, что мелешь, старая дура! — ответил темноглазый темноволосый гигант.
А Питер не отрываясь смотрел в глаза старой женщины, пока та, громко всхлипнув, не заключила его в свои объятия. Вздрогнув, мальчик на мгновение счастливо зажмурился, поскольку ему почудился голос покойной матери. Но вид морщинистых рук вернул его к действительности.
Прошло не так много времени, и однажды возле их горной хижины раздался страшный шум — топот ног, крики и грохот выстрелов. Потом стрельба сменилась стонами и в комнату ворвались незнакомые люди. Один из них схватил малыша за шиворот и поднял перед собой, демонстрируя десятку озверелых от борьбы мужчин. Питер всю жизнь будет помнить сверкавшие глаза и блестевшие в руках ворвавшихся револьверы, а также скорчившуюся в углу фигурку старухи с раскрытым ртом и залитым чем-то красным лицом.
— Вы только поглядите! — восклицал схвативший Питера Куинси парень, водружая его на стол. Стоя на столе, малыш в упор смотрел на оказавшиеся вровень с его лицом окружившие его лица. Отец учил его смотреть людям прямо в глаза.
— Да он похож на моего Тома, которого украли! — охнул кто-то сзади. — Похож на моего мальчика. Будь я проклят, это же мой Том!
Остальные переглянулись. Протолкавшись вперед, мужчина схватил Питера за плечи и стал жадно вглядываться в его лицо.
— Нет, нет! — наконец горестно воскликнул он. — Похоже, мой Том постарше, а, ребята?
Толпа ответила молчанием; кровопролитие окончилось, теперь его участники сожалели о содеянном.
— Как зовут, сынок? — спросил мужчина.
— Меня зовут Питер Куинси, — громко объявил малыш. — А как ваше имя, сэр?
— Питер Куинси! — одновременно взревели два десятка глоток. — Сын самого дьявола во плоти! Кто бы мог подумать, что в эдакой крохе течет дурная кровь?
Это восклицание незнакомца да слова старухи до конца жизни запали в голову Питера, глубоко отпечатавшись в памяти, хотя в то время их смысл он не совсем осознавал, но вспоминал их впоследствии, когда убеждался — в нем течет дурная кровь, а его отец бандит! Потом его привели вниз, в деревню. По пути их не раз останавливали, и он слышал, как встречные удивленно бормотали про себя: «А в парнишке-то нет ничего от Джона Куинси».
На что кто-нибудь замечал: «Не скажи, дурная кровь рано или поздно даст о себе знать — чаще всего рано, но обязательно когда-нибудь да скажется!»
Сколько всего мы говорим друг другу в присутствии детей, обманутые их безмятежными отрешенными личиками! А они все время притворяются. Все понимают и играют для нас свой маленький спектакль лицемерия. Возможно, им непонятен смысл слов, но, будто зоркие пернатые хищники, они не упускают ни малейшего оттенка чувств и способны построить город из единственного камня, создать чудовище из царапины на скале и распознать человека по первому обращенному к себе слову. Замечено, что очень умные люди побаиваются детей. Дети охотно играют в чехарду и водят хороводы с легкомысленными заводилами детских проказ… и ни во что их не ставят.
Таким рос и Питер Куинси. Он невозмутимо шагал по улице, но все увиденное и услышанное оставляло глубокий отпечаток в его неокрепшей душе. Такое положение давало много пищи уму, но также учило кривить душой и лукавить. Все дети — гениальные лгуны; а развитию гения Питера Куинси к тому же способствовала среда, и почти с пеленок он в совершенстве владел сим мастерством.
Разумеется, малыш сразу же догадался, что иметь такого отца, как Джон Куинси, — большое препятствие в жизни. Но со временем он также смекнул и то, что такое родство влечет за собой определенные преимущества. Например, когда мальчишки, окружив его в углу школьного двора, принялись дразнить, давая такие обидные прозвища, как «девчонка» и «неженка», он, не вытерпев, схватил в руки по камню, и — о чудо! — все до одного удрали под защиту учительницы. Учительница с испуганным видом подошла к нему, взяла из рук камни и стала мягко убеждать, чтобы он никогда не давал волю своим чувствам, иначе может случиться, что он когда-нибудь ударит мальчика, и тогда…
Эта назидательная речь о необходимости проявлять сдержанность, несомненно, была должным образом им воспринята, и Питер Куинси вполне искренне внимал ей, обратив на учительницу внимательный и честный взгляд своих голубых глаз; на самом же деле парнишка жадно переваривал поразившее его открытие, что он может справиться со всеми однокашниками. Для Питера такое открытие имело куда более важное значение, чем слова учительницы.