ВИРДЖИНИЯ, СЕЛЬСКАЯ МЕСТНОСТЬ
6 ЯНВАРЯ
Было так пасмурно, что Моника Бэннэн едва заметила наступающие сумерки: последний холодный свет дня изо всех сил попытался вдохнуть жизнь в мрачные краски зимы — и не смог. На темнеющем небе силуэтами рисовались скелеты деревьев и черные контуры фермерских построек, но для Моники эти картины были приятными, утешительными, никак не мрачными и уж тем более не зловещими. И только когда автоматически включились фары ее машины, она осознала, что уже стемнело.
Мурлыкала печка, и девушке было, пожалуй, слишком жарко в стеганой безрукавке, накинутой поверх спортивной куртки с капюшоном. А вот зачесанные назад вьющиеся светлые волосы еще не успели просохнуть (она по дороге с работы заехала поплавать), и как бы они не обледенели на пронизывающем ветру. Но от навеса для машины до теплого дома всего несколько шагов. Можно рискнуть.
Без косметики, нос длинноват, — пожалуй, Моника выглядела почти ординарной — хотя на самом деле была очень привлекательна и в молодости даже немного подрабатывала моделью. Сейчас, на пороге тридцатилетия, она была одной из многих квалифицированных женщин-служащих, работающих на правительственные ведомства в Вашингтоне и живущих неподалеку.
Сегодня у нее был обычный, ничем особым не запомнившийся день, и ожидал ее спокойный вечер у телевизора, с камином за спиной, а рядом на диване свернется Рейнджер, помесь немецкой овчарки непонятно с чем, и положит ей на колени лобастую башку.
Впереди показался небольшой жилой поселок — черные коробки в сгущающейся темноте. Снег прекратился еще днем, по дороги остались скользкими, с пятнами черного льда, и сворачивать к поселку надо было аккуратно.
Но вскоре она без инцидентов заехала на дорожку и под навес рядом со своим одноэтажным дощатым домиком, где почти всюду свет был выключен. Погляди она в зеркало заднего вида — увидела бы громоздкий силуэт, мелькнувший красным в огнях стоп-сигналов и тут же пропавший.
Но она не поглядела.
Она заглушила мотор. Зазвенел, чуть зацепив приборную панель, идентификационный медицинский браслет на руке, и она уже собралась идти в дом — вещи в багажнике подождут, — и тут-то услышала, что Рейнджер в доме с ума сходит.
По всем правилам она могла бы оставить собаку снаружи — зря она, что ли, дала себе труд соорудить будку за домом? Но ведь жутко холодно — холод просто-таки арктический, — можно ли так поступить с единственным на данный момент мужчиной ее жизни?
Поэтому Рейнджер сидел в доме, разрываясь от лая, но она почти сразу поняла, что это не выражение радости от прихода хозяйки, а злобное рычание с подгавкиванием. Это приветствие пес приберегал обычно для котов и белок.
Моника открыла машину и вышла, на ходу уже крича:
— Рейнджер, заткнись! Веди себя прилично! Это просто я домой приехала…
Но не успела она двинуться к дому, как увидела опровержение своих слов: следы на снегу.
Моника застыла на месте — почти буквально: мокрые волосы уже начали леденеть даже под капюшоном. Она все еще стояла под автомобильным навесом, хотя у самого края, и старалась преодолеть дикий прилив страха.
Если Рейнджер лает, и эти следы на снегу свежие…
Она шагнула назад, все еще слыша приглушенный дверью яростный лай Рейнджера, глазами обшаривая заднюю стену, возле которой стояла. Там выстроились в ожидании весны садовые инструменты. Может быть, какой-то из них поможет ей сделать этот короткий и бесконечный бросок к дому — ведь там пистолет…
И вдруг перед ней выросла фигура человека в тяжелой зимней одежде. Бугрилась термокуртка, будто накачанные стероидами мышцы, клубами пара вырывалось дыхание, и хотя в почти уже наступившей темноте не было видно лица, как-то угадывались рубленые черты и светлые глаза, холоднее зимней вьюги.
Он увидел ее.
Двинулся к ней.
Протянул руку.
Она схватила со стены садовые вилы, и будто прорубая себе путь сквозь чащу джунглей, занесла их над головой и обрушила в размахе, полосуя.
Взметнулась в защите здоровенная рука в перчатке, но острые зубья прошлись по запястью, раздирая кожу, потом оставили красные рваные борозды на щеке.
Лай Рейнджера достиг высшей точки на полсекунды, в которые Моника намечала себе путь к дому, но в следующие полсекунды эта возможность исчезла, потому что из темноты перед ней возник еще один чужак, загораживая дорогу.
У этого здоровенного типа в зимней экипировке были длинные, темные и сальные волосы и костлявое беспощадное лицо с валившим из ноздрей паром.
Распутин, — подумала она.
Вилы с длинной ручкой — не самая удобная штука, чтобы с ними бежать, и она успела себя выругать, что не схватила что-нибудь поменьше, но сейчас ничего не оставалось делать, как швырнуть железякой в первого бандита. Второй тянулся к Монике, готовясь схватить, но она уже бежала, взяв курс на лес за рядом домов.
Среди деревьев она уже сможет заложить петлю и позвать на помощь кого-нибудь из соседей, но сперва стряхнуть с хвоста этих раскормленных стероидами разбойников, оторваться от них на какое-то расстояние…
Она в хорошей физической форме, она худощава и мускулиста, она сможет. Сможет.
Только они были так же быстры, как огромны, и все время за спиной слышались шаги, хруст снега, льда и веток под снегом, и мощное, но не затрудненное дыхание за спиной звучало тяжелым контрапунктом к ее испуганным, быстрым вдохам, и холодный пар клубился и нее изо рта.
