Об этих двоих он знал еще до того, как вошел в комнату: следящая камера сказала о них достаточно красноречиво.
Он выключил сигнал тревоги и склонился над тем, что лежал ближе к двери. Грудная клетка раздавлена в лепешку, в черепе — дыра. Смерть наступила мгновенно.
Ну что ж, жертва по крайней мере не мучилась. Мир и без того уже переполнен страданиями.
Удовлетворенно вздохнув, он осмотрел второго и досадливо крякнул: дыхание слабое и неровное, пульс едва прощупывается, но, без сомнения, человек еще жив.
Рука сама собой потянулась к шее лежащего. Легкое нажатие у основания челюсти — самое простое решение проблемы. Собственно, это вообще значительно упростило бы ситуацию — а он во всем любил простоту и ясность.
Но вместо этого он убрал руку и покачал головой. Он решил действовать иначе, и, проигрывая в простоте, выигрывал в уверенности.
Пыль. Вялый привкус пыли на губах.
Сознание возвращалось мелкими шажками, словно произвольно сменяющиеся кадры в диаскопе. Он лежал ничком, и почему-то под ним была пыль — и камни.
Человек открыл глаза и попытался приподняться, но острая боль в пояснице швырнула его обратно. Он зажмурился и, борясь с нарастающей паникой, решил действовать осторожнее.
Обливаясь холодным потом, он приоткрыл один глаз. Вдали маячили какие-то темные контуры — вероятно, полоска кустарника. В лицо впивались упругие стебельки; пахнуло земляной затхлостью. Несильный, но устойчивый ветерок ерошил волосы.
Он вновь приподнял голову — на этот раз не так резко. Боль вернулась, но теперь он уже был готов к ней.
Затем он медленно перевернулся на спину и сразу же обнаружил еще одно больное место — чуть повыше колена. Дыхание его участилось.
Итак, он неизвестно где, да к тому же еще ранен и одинок. Человек попытался вспомнить, что было накануне, но не смог, и в душу его вновь начал закрадываться панический страх.
В темноте вырисовывалось нечто, напоминающее школьный летний лагерь — впрочем, на таком расстоянии утверждать что-либо с уверенностью было нелегко. Чем больше он вглядывался, тем сильнее болела голова — впечатление было такое, словно под черепом трудится некий невидимый татуировщик.
Глаза слезились; пейзаж расплывался. Какое-то внутреннее чувство подсказывало человеку, что нужно спешить — но куда? И зачем?
На угольно-черном небе проступили звезды. До этого он их не замечал, зато теперь поразился их яркости — в окрестностях Атланты такого никогда не увидишь… Атланта? Это название было первым, что всплыло в памяти. Или он где-нибудь в районе горной гряды Блю-Ридж?
Собственная память казалась незнакомой и опасной, словно заброшенный склад. Вдалеке невидимые руки зажгли тусклый огонек, и человек вновь подумал об Атланте. Теперь, когда в его распоряжении оказался небольшой фрагмент собственного прошлого, страх постепенно начал отступать.
Так что же все-таки с ним произошло? Память погружена в густой туман и воспользоваться ею, похоже, невозможно. Он посмотрел на самые яркие звезды, надеясь, что на ум придет еще что-нибудь — бесполезно. Он слегка пошевелился, стараясь отодвинуться от острых камней, и в этот момент осознал одну странность в расположении звезд.
Они тянулись широкой ровной полосой — градусов примерно сорок от края до края, — словно он лежал где-нибудь посреди Улицы Персиковых Деревьев, а по обеим сторонам сплошными рядами высились небоскребы.
Человек слегка повернул голову, чтобы удостовериться в своей догадке, — и похолодел. Оказывается, провал в памяти гораздо обширнее, чем он предполагал. Светящиеся точки в небесах не имели к звездам ни малейшего отношения, а это означало, что славные школьные дни и долина реки Чаттахучи остались далеко позади.
В панике он скользнул глазами в противоположную сторону. Так и есть: второй коридор «звезд» начинался прямо над головой и шел параллельно первому. Между этими двумя полосками в беспорядке мерцали и другие огоньки, но более тусклые.
Дедал. Сомнений нет — это Дедал, орбитальная колония Земли.
В висках застучало. Сбылась его сокровенная мечта еще со школьной скамьи! Только вот как он здесь очутился? Человек ничего не помнил ни о подготовке, ни о самом перелете — прошлое перестало существовать, исчезли последние несколько месяцев, а то и больше.
Впрочем, радостное возбуждение одержало верх над остатками страха, и человек, вновь обретя способность рассуждать, попытался сориентироваться.
Итак, то, что он принял за звезды, — это всего лишь отражения городских огней в огромных «окнах», разделяющих «материки», из которых, собственно, и состоит Дедал. При мысли о том, как это выглядит при солнечном свете, человека едва не стошнило. Хорошо еще, что сейчас ночь, подумал он, а то бы меня точно вывернуло наизнанку.
Он медленно сел и огляделся. Внизу, буквально в нескольких сотнях метров, начинались окраины города — россыпь разноцветных огоньков, переливающихся во тьме. За спиной уклон становился круче: холм стремительно уходил вверх, чтобы там, у оси вращения сомкнуться с двумя такими же подъемами, ограничивающими другие материки.
