Почтовое судно, прокладывая себе путь и в бурную погоду, и в тихую, проскальзывая в узком фьорде между горами, ориентируясь по звездам и вершинам гор, медленно приближалось к Осейри у Аксларфьорда. Протяжно выла сирена, падал снег. Несколько роскошно одетых путешественников с Юга, сидя в салоне первого класса, с любопытством смотрели на тусклые огоньки маленького поселка. Один из них заговорил:
— Когда проезжаешь зимней ночью мимо этих берегов, невольно задумываешься, есть ли на свете что-либо более жалкое и бессмысленное, чем такой вот городишко, затерявшийся в горах. Одному только богу известно, как живут люди в этом месте. Как они умирают? Что говорят друг другу, просыпаясь по утрам? Как смотрят друг на друга по воскресеньям? О чем может думать пастор, отправляя службу на рождество и пасху? Я имею в виду не то, что он говорит, а о чем он думает. О чем мечтают, к примеру, дочки торговца, ложась спать? В самом деле: какие радости и печали могут рождаться при тусклом свете керосиновых ламп? Люди в этих местах, должно быть, видят в глазах друг друга отражение всей суетности своего существования. Любому ясно, до чего бессмысленна жизнь в таком захолустье, где нет ни клочка нормальной земли, разве только вот небольшая долина, родившаяся из речного ила. Благосостояние и цивилизация создаются на равнинах. В местах же, откуда человек не может никуда уехать и где его никогда не ждет встреча с незнакомцем, не на что надеяться. Что делать, например, если сыну пастора надоест дочь торговца? Да, да, что делать в этом случае, я вас спрашиваю?
Но тут от берега отделилась лодка. На веслах сидело несколько здоровенных бородатых мужчин. Вскоре им удалось подойти к пароходу.
— Почта и пассажиры на берег! — протрубили они, будто извещая о начале кровавой бойни.
Столичный коммерсант натянул поглубже на уши выдровую шапку, застегнул на все пуговицы пальто и осторожно спустился в лодку по трапу. Затем парни в лодке подхватили наполовину пустой мешок с почтой.
— Еще что-нибудь будет?
— Минутку! — крикнул кто-то с палубы. — Тут в третьем классе женщина с девочкой. Они хотели сойти. Подождите, подождите, не отчаливайте. Сейчас они выйдут.
— Мы-то подождем, только Йохан Богесен не давал нам никаких указаний. Болтайся тут всю ночь из-за каких-то женщин, — проворчал один из гребцов, вероятно, главный в лодке. — Заранее надо готовиться.
С палубы ответили:
— Она не могла выйти раньше, еле жива, ее укачало.
— А нам какое дело, жива она или нет. Йохан Богесен не давал нам никаких распоряжений.
Но, несмотря на отсутствие распоряжений, на палубе через несколько минут показалась женщина с ребенком. Девочка была тепло укутана в платки, одежда же матери мало подходила для путешествия в зимнее время в этих северных широтах. На ней было серое поношенное пальто, такое узкое, что оно едва сходилось на ней, грубые простые чулки, стоптанные полусапожки, на одной ноге шнурок был оборван и голенище било по икрам. Голова была повязана старым платком. Одной рукой женщина держала за руку дочку, в другой несла маленький узелок, где помещались все ее земные сокровища.
Женщина с испугом взглянула на подпрыгивающую на волнах лодку.
— Ну, смелее спускайся, старуха! — закричал кто-то из лодки.
— Да поможет нам бог, дорогая Салка! Видно, нам суждено остановиться здесь.
— Ну что ты торчишь, как приманка для акулы? Спускайся живее! — снова раздался тот же голос.
Один из матросов перенес девочку через борт, а боцман помог ей спуститься по трапу в лодку.
— Мама, я уже здесь, — сказала девочка. — Как интересно!
Таким же способом мужчины переправили в лодку женщину. Поднять ее было делом нелегким. Широкие бедра, полная талия, большие ноги — одним словом, это была крепкая и здоровая женщина. Правда, лицо у нее было сейчас серое, отекшее после морской болезни. Казалось, весь румянец ушел с лица в руки — распухшие и красные, как вареная солонина.
Мать и девочку усадили на скамейку напротив гребцов. Женщина держала на коленях узелок, оберегая его от воды. Это был простой холщовый мешок, в котором, по-видимому, находилась небольшая коробка и какие-то мягкие вещи. Волны вздымались и падали. Лодка неприятно подпрыгивала, и женщина испуганно смотрела в темноту. Девочка рядом с ней была совершенно спокойна. В тот самый момент, когда лодка очутилась на гребне волны, она обратилась к матери:
— Мама, а почему мы не поехали дальше, на Юг? Почему мы решили сойти здесь?
Лодка погрузилась в очередное водяное ущелье, и женщина в страхе ухватилась за скамейку, отвернув лицо от морских брызг и снега. Наконец она ответила:
— Мы не застрянем здесь надолго. Как только наступит весна, уедем на Юг.
— А почему мы не поехали сейчас? Мы же собирались. Мне так хочется на Юг!
В девочке прежде всего поражал ее голос — низкий, глубокий, почти мужской. Разговаривала ли она или молчала, она то и дело щурилась, морщила нос, шевелила губами, встряхивала головой — словом, ни единой минуты не сидела спокойно. Все в ней говорило об избытке радости и сил.
— С тех пор как мы отправились в дорогу, я все ждала, когда мы наконец приедем на Юг и я увижу красивые дома, большие, светлые комнаты, где на стенах висят картины, увижу все, о чем ты мне рассказывала. Ты знаешь, мама, я хочу жить в таком доме. Я хочу жить там, где люди каждый день ходят в воскресных платьях. Но, может быть, все это неправда, мама?
