На голубых и розовых плитах площади, освещенных утренним солнцем, мелькали тени детей. Сутулый старик, сидевший на бронзовой скамье, возмущенно шипел и поминутно взмахивал руками, покрытыми белыми шрамами. Один из маленьких мексиканских ребятишек держал накидку и деревянную шпагу, другой изображал разъяренного быка.
— Нет, не так! — кричал Старый Томас. — Нанеси удар и тут же отклонись назад!
Он вскочил со скамьи и начал показывать мальчишкам, как надо выполнять «веронику». Выпад, удар и отскок.
— Смотрите сюда! Тело движется по этой линии. Понятно?
Детишки кивнули и снова продолжили свою игру, с криками набрасываясь друг на друга и уворачиваясь от воображаемых ударов. Через несколько минут они подбежали к нему и попросили:
— Дедушка, покажи нам свои шрамы.
Старый Томас поднял подол вязаной рубашки и оголил правый бок, в сотый раз демонстрируя им то место, где бык пропорол его тело тридцать лет назад. Мальчишки благоговейно прикоснулись к шраму.
— Дедушка, а когда ты сражался с быками?
— Еще до того, как родились ваши мамы, — ответил старик.
По плитам площади застучали каблучки. Мимо него прошла молодая испанка. На ней был приталенный габардиновый костюм. Черные волосы блестели, а приподнятый подбородок подчеркивал гордую осанку. Не взглянув на Томаса, она свернула к отелю для туристов и взбежала по ступеням широкого крыльца.
Старик смотрел ей вслед. Затаив дыхание, он восхищался ее лодыжками, непорочными и чистыми, как утренний свет. Он восторгался ее черными блестящими локонами. Глаза ласкали упругое девичье тело. Язык пробежал по сморщенным губам — совсем чуть-чуть, едва заметно.
Минутой позже на балконе второго этажа появился молодой розовощекий блондин. Старый Томас взглянул на него, нахмурил брови и раздраженно стиснул зубы. Турист лениво осмотрел пустую площадь. Чистенький болтливый американец, приехавший в город на прошлой неделе. Прищурив глаза, старик наблюдал за ним со своей скамьи. И когда мужчина отвернулся, уходя обратно в номер, Томас плюнул на мозаичные плиты площади и перестал обращать внимание на игру детей.
* * *
Роби Киббер проснулся этим утром со странным чувством, словно что-то случилось. Он еще не знал, что именно произошло во время его сна, но чувствовал какой-то дискомфорт. Роби сел, свесил ноги с края постели и пару минут смотрел на голые колени. Потом он вспомнил, зачем приехал сюда.
Он находился в Мексике, в Гуанахуато. Роби был писателем и собирал материал о Дне мертвецов, празднование которого намечалось на сегодняшний вечер. Его номер располагался на втором этаже отеля, в комнате с широкими окнами и балконом. Каждое утро под ними бегали и кричали дети, игравшие на площади. Он и теперь слышал их крики.
Только в Мексике могли праздновать День мертвецов. Эта страна настолько пропиталась запахом смерти, что он чувствовался везде, куда бы вы ни приехали. Что бы вы ни говорили и ни делали, даже во время веселья и пьянства, вас всегда окружала смерть. И ни одна машина не могла умчать от нее, и ни один напиток не был достаточно крепким, чтобы человек мог забыть о ее присутствии.
Он даже не вздрогнул, когда взглянул на столик у изголовья кровати. Лишь сердце вяло забилось и заныло при виде белого предмета, лежавшего рядом с настольной лампой.
Маленький сахарный череп.
Это лакомство готовили специально для el Dia de Muerte — Дня мертвецов. Череп был сделан из белого сахара и легко мялся, если его сжимали пальцами слишком крепко. На нем имелись глазные впадины, провалившийся нос и зубы. И он мерцал в тусклом свете как крепко слепленный снежный ком.
На макушке виднелось надписанное имя.
Роби.
Затейливая надпись, выполненная тонкой вязью розового сахара.
Роби.
Когда он ложился спать, никакого черепа здесь не было.
А теперь эта штука лежала на столике рядом с лампой.
Комнате казалась холодным склепом. Он оделся и открыл массивные деревянные ставни, защищавшие спальную от ночного ветра.
Выходя на балкон, чтобы погреться на солнце и подышать свежим воздухом, он мельком увидел в настенном зеркале свои белокурые волосы и розовое лицо. Роби не стал оглядываться на череп. Ему не хотелось встречать жуткий взгляд пустых насмешливых глазниц. Вместо этого он осмотрел небольшую площадь с бронзовой эстрадой для оркестра, подрезанные деревья и постриженные кусты, похожие на круглые зеленые барабаны, и незатейливый узор голубых и розовых плит, по которым каждый четверг и каждое воскресенье прогуливались люди, шагавшие рука об руку под громкую и визгливую музыку, взрывавшую молчаливое мексиканское небо.
Сейчас здесь не было музыки. По разноцветным плитам бегали дети. Старый Томас, сидя на бронзовой скамье, учил их каким-то премудростям.
Роби Киббер вернулся в свой номер. Проведя рукой по щеке, он решил, что ему пора побриться. Как приятно было почувствовать тепло раннего солнечного утра. Как приятно было жить и ощущать свои движения. Живот немного побаливал. Слишком много текилы они выпили вчера с Целией Диаз. И еще у него болело горло: слишком много было песен и смеха.
Кто-то постучал. Он пригладил волосы и, все еще улыбаясь, открыл дверь.