В.Вихров
РЫЦАРЬ МЕЧТЫ
Мечта разыскивает путь, - Закрыты все пути; Мечта разыскивает путь, - Намечены пути; Мечта разыскивает путь, - Открыты ВСЕ пути. А. С. Грин "Движение". 1919.
1
С первых шагов Грина в литературе вокруг его имени стали складываться легенды. Были среди них безобидные. Уверяли, например, что Грин отличнейший стрелок из лука, в молодости он добывал себе пищу охотой и жил в лесу на манер куперовского следопыта... Но ходили легенды и злостные. Свою последнюю книгу, "Автобиографическую повесть" (1931), законченную в Старом Крыму, Грин намеревался предварить коротким предисловием, которое он так и озаглавил: "Легенда о Грине". Предисловие было написано, но не вошло в книгу, и сохранился от него лишь отрывок. "С 1906 по 1930 год, - писал Грин, - я услышал от собратьев по перу столько удивительных сообщений о себе самом, что начал сомневаться действительно ли я жил так, как у меня здесь (в "Автобиографической повести". - В. В.) написано. Судите сами, есть ли основание назвать этот рассказ "Легендой о Грине". Я буду перечислять слышанное так, как если бы говорил от себя. Плавая матросом где-то около Зурбагана, Лисса и Сан-Рио-ля, Грин убил английского капитана, захватив ящик рукописей, написанных этим англичанином... "Человек с планом", по удачному выражению Петра Пильского, Грин притворяется, что не знает языков, он хорошо знает их..." Собратья по перу и досужие газетчики, вроде желтого журналиста Петра Пильского, изощрялись, как могли, в самых нелепых выдумках о "загадочном" писателе. Грина раздражали эти небылицы, они мешали ему жить, и он не раз пытался от них отбиться. Еще в десятых годах во вступлении к одной из своих повестей писатель иронически пересказывал версию об английском капитане и его рукописях, которую по секрету распространял в литературных кругах некий беллетрист. "Никто не мог бы поверить этому, - писал Грин. - Он сам не верил себе, но в один несчастный для меня день ему пришла в голову мысль придать этой истории некоторое правдоподобие, убедив слушателей, что между Галичем и Костромой я зарезал почтенного старика, воспользовавшись только двугривенным, а в заключение бежал с каторги..." Горька ирония этих строк! Правда, что жизнь писателя была полна странствий и приключений, но ничего загадочного, ничего легендарного в ней нет. Можно даже сказать так: путь Грина был обычным, протоптанным, во многих своих приметах типичным жизненным путем писателя "из народа". Совсем не случайно некоторые эпизоды его "Автобиографической повести" так живо напоминают горьковские страницы из "Моих университетов" и "В людях". Жизнь Грина была тяжела и драматична; она вся в тычках, вся в столкновениях со свинцовыми мерзостями царской России, и, когда читаешь "Автобиографическую повесть", эту исповедь настрадавшейся души, с трудом, лишь под давлением фактов, веришь, что та же рука писала заражающие своим жизнелюбием рассказы о моряках и путешественниках, "Алые паруса", "Блистающий мир"... Ведь жизнь, кажется, сделала все, чтобы очерствить, ожесточить сердце, смять и развеять романтические идеалы, убить веру во все лучшее и светлое. Александр Степанович Гриневский (Грин - его литературный псевдоним (1)) родился 23 августа 1880 года в Слободском, уездном городке Вятской губернии, в семье "вечного поселенца", конторщика пивоваренного завода. Вскоре после рождения сына семья Гриневских переехала в Вятку. Там и прошли годы детства и юности будущего писателя. Город, дремучего невежества и классического лихоимства, так красочно описанный в "Былом и думах", Вятка к девяностым годам мало в чем изменилась с той поры, как отбывал в ней ссылку Герцен. "Удушливая пустота и немота", о которых писал он, цари-пи в Вятке и в те времена, когда по ее окраинным пустырям бродил смуглый мальчуган в серой заплатанной блузе, в уединении изображавший капитана Гаттераса и Благородное Сердце. Мальчик слыл странным. В школе его звали "колдуном". Он пытался открыть "философский камень" и производил всякие алхимические опыты, а начитавшись книги "Тайны руки", принялся предсказывать всем будущее по линиям ладони. Домашние попрекали его книгами, бранили за своевольство, взывали к здравому смыслу. Грин говорил, что разговоры о "здравом смысле" приводили его в трепет сызмальства и что из Некрасова он тверже всего помнил "Песню Еремушке" с ее гневными строчками:
- В пошлой лени усыпляющий Пошлых жизни мудрецов, Будь он проклят, растлевающий Пошлый опыт - ум глупцов!
"Пошлый опыт", который некрасовская нянечка вдалбливает в голову Еремушке ("Ниже тоненькой былиночки надо голову клонить"...), вдалбливали и Грину. Очень похожую песню певала ему мать. "Я не знал нормального детства, - писал Грин в своей "Автобиографической повести". - Меня в минуты раздражения, за своевольство и неудачное учение, звали "свинопасом", "золоторотцем", прочили мне жизнь, полную пресмыкания у людей удачливых, преуспевающих. Уже больная, измученная домашней работой мать со странным удовольствием дразнила меня песенкой:
Ветерком пальто подбито, И в кармане ни гроша, И в неволе Поневоле Затанцуешь антраша! ..... Философствуй тут как знаешь, Иль как хочешь рассуждай, А в неволе Поневоле Как собака, прозябай!
