* * *
Мир полон зеркал. Сквозь фамильные предания проступает эпоха. История даже двух-трех поколений любой еврейской семьи отражает явления тектонические и непостижимые. Метафизика преследует евреев по пятам. Еврей без метафизики, как физика без евреев. Мы посягнули даже на Нильса Бора. Впрочем, это лишь частный случай. На знаменитый еврейский вопрос: «А он — да?!» — никогда нельзя дать непогрешимого ответа. Но вернемся к неотвязной метафизике. Она суется в такую обыденность и повседневность, что просто диву даешься. Расслабиться нельзя ни на минуту. Я выхожу на свою Бергерштрассе. Передо мной три разноцветных контейнера. Для белого, коричневого и зеленого стекла. Правее, в желтых мешках — пластиковые отходы. Рядом черные баки для обычного мусора. Голубые — для бумаги. А дальше уже само продолжается; коронки отдельно, волосы отдельно, одежда отдельно…
Знакомый раввин, одно время работавший в Баварии, рассказывал. «Еду я по направлению от Мюнхена к Нюрнбергу. Времени полно, воскресенье. Вижу, подъезжаем к чудному пряничному городку, утопающему в зелени. Марципановые домики. Жители фланируют между газонов. Все улыбаются. И внутренний голос говорит мне: сойди здесь. Присядь где-нибудь на скамейке в тенечке и, слившись с этим космическим умиротворением, читай в свое удовольствие святые книги. Потому что тут, может быть, самое спокойное место в бушующем мире». И он берет Тору подмышку и сходит на этом игрушечном вокзале. И читает название станции: «Дахау».
* * *
Мы здесь, как в раю. Все, что душе угодно; заливные луга, кисельные берега, молочные реки, арфы напрокат под умеренный залог. И мы, невымершие ископаемые ламинарии, преодолевшие Леты и Стиксы, вплываем в этот парадиз.
* * *
Отношение к нам, немецким еврейцам, во всем мире настороженное и недоуменное. Единственно, никак не могут определиться. То ли мы фиалки в дерьме. То ли дерьмо в фиалках. Зависит от ракурса недоумевающего.
С конкретным выражением этого невнятного скептицизма я столкнулся в раввинском суде, куда много лет назад пришел подработать. Занимались мы среди прочего и установлением еврейства. Прейскурант жестко расставлял приоритеты. Цитирую приблизительно, поскольку двадцать лет спустя.
«Подтверждение еврейства для отъезжающих:
в Израиль — 30 долларов,
в США — 50 долларов,
в ФРГ — 70 долларов».
… И гремит скорбно и потрясенно: Каковы?! Добровольно… в это змеиное логово, в этот рассадник…?! О, я узнаю эту внезапную интересную бледность, этот трагический излом губ!
Десантировавшись однажды в городе Томске, на встрече с интеллигенцией я услышал от местной дамы выспренно оскорбленное: «А эти, ну, кто едет в Германию… Что-то с памятью у них стало». Прикинув возраст собеседницы, предположил: «А ведь ваши родители не в Сибири родились, верно?» Она кивнула: «Приехали в эвакуацию из Киева». «Если бы не война, — констатировал я, — вы бы остались в Киеве. Хороший город, правда?!» «Да-а… — протянула она, — каштаны, тепло так, уютно». «А теперь давайте пофантазируем. Можете представить, что в сегодняшней Германии — в каждом городе стоят памятники Гитлеру, улицы и даже города названы в его честь? Я этого вообразить не могу, но если вы смогли, то ответьте — стали бы там жить?!» Она ошарашено молчала. «А на Украине, где Хмельницкий вырезал десятки тысяч наших с вами соплеменников, и в центре Киева красуется памятник ему, а на карте — город Хмельницкий, а в одном из городов Украины — так даже синагога стоит на улице Хмельницкого, — выходит, жить согласны?!» Ответ не узнал даже ветер.
* * *
Однако… Названия немецких улиц звенят в ушах, как приказ на построение. Не то, что где-нибудь в Иркутске, где благодаря светлым революционным устремлениям еврейской молодежи прошлого, из названий улиц легко набирается миньян. Бограда, Гершевича, Трилиссера, Уткина и пр…
* * *
На здешних улицах другие темпоральные мины. Вот сверкающий стеклом айсберг- офис больничной кассы АОК. А раньше тут стояло здание, где были приняты нюренбергские законы. Совсем неподалеку унылый дом, с единственным балконом. Догадайтесь с одного раза, кто на нем выступал. Нынешняя центральная площадь Корнмаркт — бывшая Шилькгрубера. А вот тут, где центральная кирха, в 13 веке была синагога. Еще чуть подальше находилось еврейское кладбище. От которого остались лишь надгробия. Точнее — ступени. Практичные бюргеры, разнеся синагогу, аккуратно рассекли могильные плиты по два треугольника. И уложили в круговую лестницу Фрауенкирхе. После продолжительной схватки легендарному Хамбургеру, сорок лет возглавлявшему еврейскую общину, удалось отвоевать камни. Теперь эти каменные треугольные паруса висят на стенах траурного зала нашего кладбища, о котором, конечно, стоит отдельно. Но кратко, формат сдерживает. Поэтому — экскурсионным аллюром.
Крест на еврейском надгробии, вероятно можно увидеть только здесь. Это перенесенный в камень орден «За военные заслуги» в Первой мировой. А рядом захоронения евреев, воевавших за Российскую Империю и умерших в здешних госпиталях. Попутно развенчиваю романтическую легенду, расхожую в остальном мире. Никакие заслуги в Первую мировую войну не спасали еврея от преследований нацистов. Конечно, каменный крест спилить не смогли. Однако по приказу Геринга сняли все металлические таблички на памятниках. Реквизировали для военных нужд. Ну куда ж без еврейских кладбищ. Просто не оазисы вечного упокоения, а места разработки месторождений для добычи камня и металла открытым способом.
