В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или Бог – или никто!
М. Ю. Лермонтов. «Нет, я не Байрон, я другой…»
Божественные звуки Пятой сонаты наполняют комнату и, вырываясь в открытое окно, плывут над безбрежной темной водой. Кресло-качалка поскрипывает, внося слабый диссонанс в музыку Бетховена. Но это не страшно. Я уже привык и менять ничего не собираюсь. Ни Бетховена, ни кресло, ни холод от Бенелли двенадцатого калибра в правой руке. Охотничье ружье, заряженное патронами с картечью, удобно лежит на подлокотнике и качается вместе со мной.
Вверх-вниз.
Вверх-вниз.
Прокравшийся в комнату ветер теребит занавески, и они шевелятся в такт музыке, словно паруса. И мне кажется, что старая девятиэтажка – это корабль, плывущий по вечному морю, чьи волны поднимают и опускают крепкую палубу.
Вверх-вниз.
Вверх-вниз.
Я закрываю глаза, прислушиваясь к посторонним звукам, прорывающимся сквозь музыку. Я их не слышу – скорее, чувствую. Или представляю.
«Топ-топ-топ», – это шлёпает широкими вечно мокрыми лапами, спускаясь по лестнице, Пингвин. И как только его Бледная Пакость пропускает? Сожрёт ведь когда-нибудь.
«Шур-шур-шур», – скребётся, поднимаясь из воды по старой кирпичной кладке, длинное щупальце. Я – на седьмом. Уровень воды – между пятым и шестым этажами. Щупальцу ползти совсем недалеко, оно справляется со своей задачей и заглядывает в окно. Присоски на утолщении прислушиваются к дыханию тёплой добычи. Ко мне, то есть. Тварь, сидящая под водой на другом конце щупальца, ещё не знает, что такое патроны с картечью. Спасибо за Бенелли хозяину квартиры на девятом. Жаль, что не могу лично поблагодарить.
Давай-давай, подползай, хватит уже осторожно подкрадываться. Время поджимает.
Пингвин открывает дверь и появляется на пороге.
– И-и-и-и! – кричит он. – И-и-и-и!
Щупальце замирает в секундном замешательстве – «кто это?», «что делать?», – а затем, выпустив электрический разряд куда-то вверх, как натянутая резина, щёлкает обратно к окну – бежать, спасаться. Я стреляю вслед. Часть картечи уходит в изрешечённую стену, часть – в окно. Но основной заряд попадает в щупальце, разрывая студенистую плоть. Мне кажется, что где-то глубоко-глубоко под домом кричит от боли неизвестный мне водяной зверь. Утолщение с присосками падает на пол, заливая покорёженный паркет голубой кровью.
– И-и-и-и! – радуется Пингвин, в предчувствии сытного обеда хлопая себя по лоснящимся бокам руками и переминаясь с ноги на ногу.
– Ну что ты наделал? – спрашиваю я, разглядывая чёрное пятно на потолке. – Чуть добычу не упустили. Ай-ай-ай.
Пристыженный Пингвин опускает голову, но я вижу по его хитрым глазам – нет, не раскаивается, в следующий раз опять без спросу притопает. Это он за меня переживает. Ему почему-то кажется, что я обязательно промахнусь и стану обедом для одного из тех. Из глубины которые.
Какой же из меня обед? Правильно – невкусный. Жилистый. Но Пингвина не разубедишь.
