К огромному удовольствию Джозефа Хериарда, рождественский остролист был просто усыпан ягодами. Казалось, это обстоятельство поддерживало уверенность Джозефа в том, что воссоединение семьи, которое он запланировал на Рождество, пройдет успешно. Когда Хериард принес в дом колючие побеги, его румяное лицо сияло от удовольствия, седые волосы – довольно длинные и вьющиеся – растрепались под декабрьским ветром.
– Только посмотри на эти ягоды! – проговорил он, тыкая остролистом прямо в нос Натаниелю.
– Убери эту дрянь! – прорычал Натаниель. – Терпеть не могу эти колючки.
– Прелестно, дорогой, – откликнулась Мод, когда Джозеф разметал веткой ее любимый пасьянс, однако ее ровный голос лишал слова малейшего намека на восторг.
Но ни равнодушие жены, ни недовольство старшего брата не могли омрачить детскую радость Джозефа. Когда свинцовое небо возвестило о приближении снегопада, он начал рассуждать о Рождестве старых добрых времен, сравнивая усадьбу Лексхэм с Дингли Деллом[1].
На самом деле между этими двумя домами общего было не больше, чем между мистером Вордли (Мистер Вордли – персонаж этого же романа) и Натаниелем Хериардом.
Лексхэм представлял собой большой особняк эпохи Тюдоров, значительно перестроенный, но все же сохранивший первоначальный вид настолько, чтобы оставаться местной достопримечательностью. Он не был родовым гнездом. Натаниель, который разбогател на продаже товаров из Восточной Индии, купил его за несколько лет до того, как отошел от активного участия в своем процветающем предприятии. Его племянница Паула Хериард не любила особняк и не могла представить себе, что заставило старого холостяка обосноваться в таком месте. Разве что он хотел оставить его Стивену, ее брату. Тогда, добавляла она, очень жаль, что Стивен, который любит этот дом, так мало заботится о том, чтобы вести себя прилично по отношению к старику.
Несмотря на то что Стивен постоянно раздражал дядю, все прочили его в наследники Натаниеля. Он – единственный племянник, поэтому, если только Натаниель не оставит состояние своему единственному оставшемуся в живых брату Джозефу (что даже Джозеф считал маловероятным), большая часть имущества, похоже, перейдет в руки неблагодарного Стивена.
В подтверждение этой теории можно сказать, что по всем признакам Натаниель относился к Стивену лучше, чем к остальным членам семьи.
Стивена любили немногие. Единственным человеком, который стоически сохранял уверенность в том, что за нерасполагающими манерами скрывается золотое сердце, был Джозеф, чье безграничное благодушие побуждало его видеть во всех только самое лучшее.
– В Стивене много хорошего. Помяните мои слова, придет день, и наш дорогой грубиян удивит нас всех! – решительно провозгласил Джозеф как раз тогда, когда Стивен был особенно невыносим.
Но Стивен и не думал благодарить за это непрошеное заступничество. На его смуглом, довольно угрюмом лице появилась столь злобная усмешка, что несчастный Джозеф немедленно стушевался и затих с нелепо виноватым видом.
– Удивлять людей со слабым интеллектом – занятие не по мне, – процедил Стивен, даже не вынув трубки изо рта.
Джозеф улыбнулся с мужеством, побудившим Паулу броситься на его защиту. Но Стивен только отрывисто рассмеялся и зарылся в книгу. К тому времени, когда Паула со свойственной ее поколению откровенностью высказала брату все, что думала о его поведении, Джозеф оправился от обиды и игриво объяснил резкость Стивена легким расстройством печени.
Мод раскладывала сложный двойной пасьянс. На ее пухлом лице не отражалось ничего, кроме некоторого интереса к расположению тузов и королей. Она лишь высказала предположение, что больная печень очень любит, когда ее владелец принимает слабительное перед завтраком.
– О господи! – простонал Стивен, вытаскивая свое тощее туловище из глубокого кресла. – Подумать только, когда-то в этом доме было довольно сносно!
Как только Стивен вышел из комнаты, Джозеф бросился уверять Паулу, что не стоит беспокоиться: он слишком хорошо знает Стивена, чтобы на него обижаться.
– Конечно, бедный старина Стивен не возражает против гостеприимства Пата. – Джозеф улыбнулся одной из своих фантастических улыбок.
Джозеф и Мод не всегда обитали в особняке Лексхэм. Еще два года назад Джозеф жил как перекати-поле. Вспоминая свое прошлое, он ссылался на неудачи, охоту к перемене мест и, выводя из себя Стивена, рассказывал о своих прошлых триумфах на актерском поприще, сопровождая повествование вздохом, улыбкой и печальным: «Как летит время!»
Джозеф был актером. В юности он немного послужил делопроизводителем в одной фирме, затем учился юриспруденции, но вскоре оставил это занятие ради дразнящих перспектив выращивания кофе на востоке Африки. С тех пор Джозеф перебрал все мыслимые профессии, начиная с золотоискателя и кончая актером. Никто не знал, почему он оставил сцену: Джозеф играл в труппах, гастролирующих по колониям в Южной Америке, и его уход едва ли можно было списать на «охоту к перемене мест», из-за которой он бросил столько других занятий. «Идеальный Полоний! « – как-то отозвалась о нем Мод.
