Елена Арсеньева
Рождественское танго
— Погодите-ка, девушка, — устало сказал мужчина в серой куртке, — вы что, не видите, что закрыто?
— Не вижу, — усмехнулась Алена. — По-моему, очень даже открыто! — И она толкнула турникет, попытавшись пройти.
— Черт, — с досадой сказал мужчина, повернувшись к кабинке кассирши, — перекройте дорогу, вы что, русского языка не понимаете?
Испуганная смуглянка, сидевшая в кабинке, обвешанной рулонами туалетной бумаги, смотрела на него с тупым ужасом. Очень может быть, что она и впрямь не понимала русского языка, поскольку, судя по внешности, родилась где-то на бескрайних просторах бывшего Союза и училась в школе (если вообще училась!) уже в то время, когда обязательное изучение русского языка было признано вредной политической ошибкой.
— Черт, — снова сказал мужчина, — да что вы все такие… тьфу! Закрыто! — крикнул он, обернувшись к небольшой группе людей, уже собравшихся перед турникетом и, судя по всему, испытывающих неодолимую охоту зайти за него. — По техническим причинам! Вон в другом переходе туалет, через двадцать метров, туда пожалуйста!
— Да там санчас! — возмущенно воскликнула маленькая женщина, стоявшая рядом с Аленой.
При говорившей была сумка на колесиках, весом и объемом превосходящая хозяйку самое малое вдвое. — А на второй этаж не подняться — эскалатор не работает. Вы уж нас пустите, а то как пить дать авария случится.
— И не одна, — буркнул ломкий юношеский голос за Алениной спиной. И вслед за тем целый хор начал нестройно выражаться в том смысле, что закрывать одновременно два вокзальных туалета — это по меньшей мере некорректно.
— Черт! — в очередной раз сказал мужчина. — Ну не черт ли побери?!
— Вообще чертыхаться в таком количестве вредно, — произнесла Алена, как указывают в театральных ремарках, в сторону. — Накличете еще.
— Кого? — непонимающе посмотрел на нее мужчина, и Алена заметила, что он примерно одних с ней лет, высокий, худой, сероглазый и до крайности усталый. А может, и злой, потому что у некоторых мужчин крайняя злость проявляется в тенях под глазами и мученических складках у губ. И больше ничего, никаких признаков. Они умеют себя держать в руках и не срываться на конкретных людях. Как правило, достается только предметам почти абстрактным: чьей-то блудной прародительнице, или некоему фаллическому символу, или общеупотребительному вместилищу женского греха, ну и, как вариант, разжигателю адова пламени.
— Ну, его, — улыбнулась Алена, потому что мужчина ей понравился. Что с того, что они встретились на пороге столь неромантичного места, как туалет, и он помешал ей… помешал ей привести в надлежащее состояние некоторые свои внутренние органы, назовем это так. И что с того, что они сейчас разойдутся, как в море корабли! И вообще, какой-то там работник туалетно-вокзального обслуживания совершенно не пара для писательницы, детективщицы, красавицы, умницы, фантасмагорической женщины Алены Дмитриевой, которая приехала в Москву специально на рождественскую милонгу!
Милонга, чтоб вы знали (быстренько поясню, дабы никого не клинило на непонятках), — это вечеринка, на которой танцуют только аргентинское танго. А также танго-милонгу или танго-вальс. Иногда милонгу и вальс называют быстрым или медленным танго, но это объяснение годится только в том случае, если нет времени вдаваться в подробности — как в нашем случае. Тем паче что впереди может случиться оказия, и о коренных отличиях танго от милонги и от вальса поговорить все же удастся.
Ну а сейчас вернемся к диалогу Алены и туалетного работника… помните, у Евгения Шварца в «Каине Восемнадцатом»? «Поговори со мной, туалетный работник!» Похоже, правда?
Итак, Алена улыбнулась туалетному работнику и сказала:
— Ну, его… о котором говорят: помяни черта, а он тут как тут.
— Нет, ну что это за издевательство, — простонала какая-то высокая худенькая бледненькая девушка в вязаной, глухо натянутой на лоб шапочке, протискиваясь сквозь толпу. — Я не могу больше, не могу, понимаете?! Я беременная, у меня токсикоз первых месяцев, меня сейчас вырвет! Прямо здесь! Пропустите меня к унитазу!
Она зажала рот рукой, и сероглазый мужчина на всякий случай отпрянул к стене, чтобы себя обезопасить, а потом во весь голос заорал:
— Василий Петрович! Громовой!
— Ну чего? — отозвался и впрямь устрашающий, воистину громовой бас, и вокруг Алены раздались смешки. Она и сама хохотнула за компанию.
— Я одну девушку пропущу, — крикнул сероглазый. — Она беременная!
— Не верю! — отозвался Громовой. — Или девушка, или беременная, оба-два разом — понятия взаимоисключающие.
— Философ, иди ты! — несказанно удивился кто-то в толпе.
— Мне плохо! — взвизгнула взаимоисключающая беременная девушка. — Я сейчас… сейчас…
Алена сунула руку в сумку и выхватила полиэтиленовый пакет. В нем лежало яблоко, взятое в дорогу, но не съеденное за отсутствием аппетита. Яблоко Алена вытряхнула в сумку, а пакет протянула девушке.
Та глянула недоумевающе.
