* * *
Теперь, когда смышленый фотограф из журнала «Лайф» нас обнаружил, нет никакого смысла придумывать себе оправдания. Что случилось, то случилось. Возможно, кто-то считает нас кучкой идиотов, но, черт возьми, мы целых два года прекрасно проводили время в нашем сумасшедшем клубе и наслаждались общением с членами нашего тайного общества. И нам чертовски жаль, что все закончилось.
И я советую вам не торопиться называть нас безумными, так как вы сильно удивитесь, когда узнаете, какие знаменитости надевали костюм Леди-Дракон на очередное собрание клуба, а потом запирали его в сундук на чердаке в надежде, что когда-нибудь их вновь пригласят.
Впрочем, все хорошее когда-нибудь кончается, вот и наш клуб распался. И как это всегда бывает, тайна наша раскрылась с неотвратимостью стихийного бедствия. Сейчас, когда наше общество перестало быть тайным и каждый любопытствующий может разузнать о нем любые подробности, я решил самолично обо всем рассказать, чтобы сэкономить вам время.
Все началось в октябре 1945-го. Тогда все возвращались со службы, а наиболее удачливые прихватили с собой еще и кучу денег. Потратить их можно было самыми различными способами и в самых различных местах. Те, у кого были жены, быстро остепенились и начали строить семейный очаг. Холостяки же мотались по стране в поисках удачи, но в конце концов обращались на биржу труда и рано или поздно устраивались на работу. Попотев ради куска хлеба, они приходили к выводу, что за последние три-четыре года не произошло ровным счетом ничего интересного, и задумывались: а так ли хорошо на гражданке?
Вот так произошло и с нами, десятью кавалерами Леди-Дракон. Нашей общей дамой сердца стала наша любимая машина — «В-17Е»[1]. Возлюбленная была вся в дырках от пуль, с изрешеченным хвостом, а все ее суставы и сочленения скрипели и стонали, даже когда она отдыхала в ангаре. Но все равно она оставалась красавицей, и восемьдесят два раза благополучно доставляла нас к цели и обратно. Пару раз она даже чуть не погибла, сохраняя нам жизнь, но, видимо, оттого, что мы беззаветно любили ее, ей удалось выжить.
Представляете, каково нам было расставаться с ней! Каждый из нас унес в сумке маленький ее кусочек, облобызав ее изуродованное тело. А из ее двигателей номер 1 и номер 4 текли горючие высокооктановые слезы. Вот только не говорите, что самолет не может плакать!
Мы тоже плакали, зная, что какие-то незнакомые люди увели ее в тюрьму в далекой пустыне вместе с другими самолетами той же серии, заковали в чехлы из синтетики и оставили умирать — да-да, умирать, какой бы заумной терминологией это ни прикрывалось!
А мы? Все мы вернулись домой. Мы жили в одном штате, не далее трех округов друг от друга. Начался медленный процесс старения, называемый жизнью. Мы переписывались, к праздникам присылали открытки, иногда, напившись, бросались звонить, в общем, поддерживали контакт. У всех, начиная с Эда Перси, хвостового пулеметчика, и кончая мной, первым пилотом, появились дети, и мы давали им имена друзей, пока окончательно не запутались.
Вот так все мы и жили. И только лишь Верн Тайс, наш второй пилот, глядя на нас, упорно избегал женитьбы, не желая превращаться в то, во что превратились мы. Дело в том, что нашими действиями управляли женщины, больше подходившие на роль матерей, нежели жен. Они относились к своим мужьям точно так же, как и к детям.
Черт подери, эта история стара как мир, так какой смысл мусолить ее?
Мы с Чарли Кроссом, нашим механиком, решили сажать рис, сбрасывая семена со «штермана»[2]. Жены долго ходили в слезах, не разговаривая с нами в знак протеста, и нам пришлось оставить эту затею. Штурман Генри Луцерне, радист Вик Кабо и пулеметчик правого борта Малыш Синквич решили запатентовать и начать производить электронный радиокомпас для частных самолетов.
Это означало некоторые лишения на начальном этапе: ребятам пришлось бы уволиться, пожертвовать своим небольшим, но стабильным заработком... Жены упрямо не хотели слушать никаких аргументов, дулись, и мужьям пришлось отступить. Стоит ли говорить, что вскоре электронный радиокомпас запатентовали другие, вскоре начали его продавать и сколотили на этом целое состояние. Однако при упоминании об этом ответом ребятам были лишь колючие взгляды их жен.
Луи Кубитски, пулеметчику правого борта, повезло чуточку больше. До войны он был боксером, но если бы он попытался вернуться на ринг, его половина оторвала бы ему голову. Поэтому он решил стать бакалейщиком, и когда район разросся, его торговля расширилась, и дела у Луи пошли в гору. Да, он был удачлив, но в конце концов Луи возненавидел бакалейные товары и в дополнение к своему основному бизнесу стал менеджером пары боксеров, иногда работал с ними сам, таким образом оставаясь в спорте.
Джордж По, Арни Касл и Фред Галловей стали коммивояжерами в одной и той же фирме, «Типографии Костера и Селига», жили по соседству в пригороде, одалживали друг другу инструменты. Все трое задирали голову к небу каждый раз, когда пролетал винтовой самолет, а реактивные вообще считали не имеющими право на существование. У всех троих были жены, которые пережили все восемьдесят два вылета на задания своих мужей, и потому заговорить с ними о небе было равнозначно самоубийству.
