Это правда, мужчины Сент-Джон на голову выше всех остальных мужчин. О, если бы кто-нибудь из них нашел, что я превосхожу всех остальных женщин.
Мисс Софи Кантерли — своей матери, леди Фсчуаз, во время прогулки по Гайд-парку
Килтерн-Хаус, Англия. 1 мая 1816 года
— «… и последнее: на исключительном попечении моего двоюродного брата Энтони Эллиота, досточтимого графа Грейли, я оставляю моих пятерых любимых детей».
Наступило неловкое молчание, нарушаемое лишь движениями людей, оборачивающихся туда, где, вытянув ноги и засунув руки в карманы, развалился на стуле граф Грейли, который, несмотря на то что собрание ожидало его реакции, и бровью не повел.
Стряпчего ждало разочарование — лицо графа осталось безмятежно-вежливым. А ведь графу, убежденному холостяку, одному из самых богатых и удачливых людей Англии, вряд ли улыбалось унаследовать от кузена, которого он открыто не любил, пятерых сорванцов. К счастью для стряпчего, единокровный брат графа не был столь сдержан:
— Черт возьми, Грейли… — в голубых глазах лорда Брен-дона Сент-Джеймса искрилось веселье, — ты только что унаследовал ораву детишек.
— Детишек? — протянул граф тем ленивым, низким голосом, который был так свойственен главе семейства Эллиотов. — Если они хоть в чем-нибудь походят на братца Джеймса, они дьявольское отродье.
— Да как вы смеете позорить имя моего сына? — В первом ряду вскочила леди Патни, чье траурное платье удачно оттеняло неудачно окрашенные волосы.
Грейли обратил на женщину скучающий взгляд. Казалось, он раздумывает.
— Джеймс Эллиот аферист, мерзавец и лгун, — произнес он, чеканя каждое слово.
— Боюсь, что он прав, — согласился с ним лорд Брендон. — К тому же он совершенно не умел одеваться. У любого грума больше вкуса.
— О! — Леди Патни повернулась к мистеру Хебершему. — Мой сын никогда бы не оставил своих возлюбленных детей этому — она бросила на графа испепеляющий взгляд, — человеку.
— Осторожнее, Грейли, — ёрнически предупредил брата лорд Брендон. — Это вызов — назвать тебя человеком. Какая неучтивость!
Граф проигнорировал предупреждение:
— Леди Патни, если вас что-либо не устраивает в завещании, обратитесь к вашему сыну.
— Мой сын мертв! — побагровела она.
— Вы правы. — Сардоническая усмешка тронула губы графа. — В таком случае я должен предположить, что вы знаете, чего он хотел. Смею думать, он часто говорил вам об этом?
Послышался нервный смешок. Все знали, что за последний десяток лет мать и сын не обменялись и словом.
— Мои отношения с сыном вас не касаются! — грубо заметила леди Патни. — Меня беспокоят только мои внуки! — Здесь можно что-нибудь сделать? — повернулась она к мистеру Хебершему.
Никогда еще аристократы не просили у мистера Хебершема совета, как лишить графа наследства. Особенно если этот граф сидит на расстоянии каких-нибудь пятнадцати футов от тебя.
— Я… ммм… видите ли, дорогая леди, граф Грейли будет опекать детей своего кузена до тех пор, пока добровольно не перепоручит их кому-либо другому. Такой закон, — добавил он.
Леди Патни вопросительно обернулась к Грейли. Лицо графа Грейли продолжало хранить пренебрежительное выражение.
— Нет! — отрезал он.
— Но они даже не нужны вам!
— Да, не нужны. Но я никогда не уклонялся от выполнения своего долга.
Мистер Хебершем, похоже, начал понимать происходящее. Не было ничего, через что не перешагнул бы граф Грейли, чтобы спасти честь родового имени. С тех пор как в семнадцать лет он принял на себя ответственность за семью: вытащил ее из той финансовой ямы, в которой она находилась, заплатил долги, привел в порядок земли, сделал так, чтобы они приносили доход, и уладил скандалы, ему невольно пришлось всех подчинить своей воле. Усилия, которые требовались для этого, свели бы уже в могилу любого другого человека, но широкие плечи графа, казалось, с легкостью несли это бремя.
На лице графа Грейли мистер Хебершем уловил незаметный прежде оттенок самонадеянности, впрочем, вполне естественный в этой ситуации.
Многочисленные подбородки леди Патни затряслись.
— Грейли, если вы хоть на миг подумаете, что я смирюсь с этим, — она задохнулась, — вы глубоко заблуждаетесь! Эти дети…
— Мама! — Руперт, второй сын леди Патни, пересек комнату и подошел к ней. Он был высокий и худой, с темными волосами, спадающими на брови. Модный костюм на нем сидел так же хорошо, как и на лорде Брендоне. Нахмурившись, он посмотрел на нее. — Вы сказали более чем достаточно.
— Но я…
— Не надо, — повторил он на этот раз тверже. — Не устраивайте сцен. Не здесь и не сейчас.
Мать и сын пристально смотрели друг на друга. Казалось, скандала не избежать. В следующее мгновение, по мнению мистера Хебершема, следовало бы вмешаться графу Грейли, но лицо леди Патни вспыхнуло и исказилось истерической гримасой.
— Хорошо! — вскрикнула она. — Но я не буду вечно молчать!
Она выдернула руку, которую сжимал сын, и плюхнулась обратно на стул.
Представление закончилось, и мистер Хебершем, скрепя сердце, зачитал оставшиеся пункты завещания. В тот миг, когда он произносил последнюю фразу, граф Грейли поднялся со стула и взглянул на брата:
— Закончилось, слава Богу.
