В тот день мы надумали распилить лиственничный кряж, все лето пролежавший у бабушкиных ворот. Отец с деловитым видом засуетился по двору, доставая из разных мест пилу, топор, колун (почему-то колун всегда держали в курятнике, и отец об этом вспомнил тут же и был рад и горд, что вспомнил и что все это по-прежнему, так, как и тридцать с лишним лет назад). Потом он принес из чулана напильник, уселся на приступок и усердно завжикал — стал точить пилу и править развод.
Обе бабушки (Наталья, папина мать, и Арина, ее сестра, живут уж столько лет вдовами, под одной крышей) отнеслись к нашей затее по-разному. Бабушка Арина с усмешкой, которая скорее была добродушной, чем снисходительной, следила за нами с высокого крыльца. А бабушка Наталья, сухонькая, подвижная, пыталась помочь отцу, приговаривая:
— Ты, Вася, вот сюда садись, на чурочку — она гладенькая, и тебе будет сподручнее... Поди, для топора-то рашпиль принеси, — посымай ему щеки-то, а то, вишь, вахлявы, как сточили... А то брось-ка ты, сынок, все это дело к такому ляху — найму ближе к осени кого-нибудь, распилят! Мир не без добрых людей. Глядишь, Вовка Просин пособит — он из города надысь привез заводную пилу, чудная такая!..
Я тоже норовил за что-нибудь ухватиться, но в первые, заметные фигуры выбиться мне не удавалось, и я утешил себя тем, что отыграюсь и удивлю всех, как только начнем пилить кряж и колоть отваленные здоровенные чурки. Люся, моя жена, присела в ряд с бабушкой Ариной, на самой верхней ступеньке крыльца, и иронично поглядывала на меня, а отец смущенно отвечал бабушке Наталье:
— Да нет, мама, все хорошо, не беспокойтесь... Да, ей-богу, мама, не суетитесь вы, ну сядьте подите, отдохните!..
Начали пилить. Бодро так начали. Люся, в джинсах, вызвавших в день нашего приезда немое потрясение обеих бабушек, уселась верхом на кряж.
— Жми крепче, милая! — ширкая пилой, ласково и значительно сказал я Люсе, и она, кажется, и впрямь поверила, что кряж неподвижен только благодаря ее стараниям, и оседлала его еще усерднее — просто вцепилась в смолистую кору, и бабушка Наталья тоже поняла это невинное заблуждение снохи и не замедлила подыграть вполне искренне — взгромоздилась рядом, бочком, свесив ноги на одну сторону. Бабушка Арина, щурясь на солнце, беззвучно посмеивалась.
Взбудораженная такой счастливой оказией — сын и внук, городские гости, решили похозяйствовать в старом доме! — бабушка Наталья не обращала внимания на сестру и подсказывала мне, явно жалея своего сына Васю:
— Ты бы, Витенька, не налегал шибко-то на свой край, а то батьке тяжело протаскивать...
Я приотпускал немного, но пила будто утеряла свою прыть, прямо-таки прилипала к смолистым стенкам, и продергивали мы ее с величайшим трудом.
— Клин, клин надо вбить! — Не то сам я сообразил, не то вспомнил виденное когда-то, объявляя тем самым невольную якобы паузу.
— «Клин»... — хмыкнул отец, держась за поясницу, выгибаясь и смахивая со лба крупные капли пота. — Ты сначала еще хотя бы на вершок заглубись, а то как раз пилу и заклинишь...
— То-то и оно... — удрученно согласилась бабушка Наталья, едва ли не первой понявшая, что из благого намерения сына и внука ничегошеньки не выйдет. Бабушка Арина тоже поняла это и, кряхтя, спустилась с крылечка и пришкандыбала за ограду, к нашему кряжу, тоже засуетилась вокруг, пытаясь взять у меня пилу с тем, чтобы попилить немного, — ей казалось, так она скорее убедит нас в полной возможности задуманного дела и в необходимости во что бы то ни стало продолжать его.
— От дают! — Перед нами на лоснящейся игреней лошади, лихо держась в седле, откуда-то возник улыбающийся парень. Незаметно как и подъехал. В его голосе и лице были смущение и насмешливая снисходительность, как у всякого сельского жителя при виде городских, занимающихся не своим делом. — Бог в помощь, что ли!
— Легок на помине... — сказала бабушка Наталья, сконфуженно слезая с кряжа. — Не узнаешь, поди? — удивленно и тоже насмешливо, как бы сразу отмежевываясь от нашей затеи, обратилась она ко мне.
— Володя?..
— Ну! — радостно поддакнул парень и, не слезая с лошади, поочередно подал каждому из нас руку. — А я еще издали догадался! Здорово, дядь Вась! Здрасьте!..
Ох, и рука же была у моего не то троюродного, не то четвероюродного брата! Тиски — не рука!.. Тетя Фрося, его мать, — племянница бабушки Натальи, папина двоюродная сестра, так? Значит, кто мы с ним? Троюродные?.. Большая родня, по старым-то временам, а нынче я вот и не вспоминал уж сто лет про Володьку, а ведь во время эвакуации, когда я жил в деревне, мы были с ним не разлей-вода...
Он все сидел в седле, о чем-то говорил с отцом и быстро взглядывал на меня и Люсю, а я откровенно любовался им. «В кого же он в нашей родне такой здоровяк?» — перебирал я в памяти своих ближних и дальних родственников.
— Ты че, баушка, заставила их не делом заниматься? — говорил Володька в это время бабушке Наталье, явно стесняясь моей жены, хотя и не подавая вида. — От вам неймется! Переказывал же с мамкой: управлюсь с пасекой — приеду и развалю этот кряж!
— Дак я это знаю, ты-то бы приехал, — оправдываясь, сказала бабушка Наталья, — Вот все Вася с Витей придумали...