ГЛАВА ПЕРВАЯ
Лесная молитва
Ох, невесело в веселой Англии без доблестного короля Ричарда, Ричарда Львиное Сердце!
Где ты теперь, король-бродяга? Скачешь ли в песках Святой Земли, в одиночку, словно простой рыцарь, шепчешь молитву запекшимися от жары губами, прося Господа не оставить тебя без глотка воды?
А в Шервудском лесу струит воду из-под замшелого камня щедрый ручей, сверкают брызги в пробившемся сквозь дубовую листву солнечном луче, юные ивы полощут косы в ледяных прозрачных струях… Пей-не хочу! Помнишь ли ты вкус этой воды, король-бродяга?
А быть может правду говорят, приключилась с тобой беда?
Где ты, король Ричард? Неладно без тебя дома. Или забыл ты, что на двух языках говорит твой народ? Тесновато двум языкам на одном острове! Особенно когда один язык — язык побежденных, а другой — язык победителей. Простые люди говорят на первом, богатые и сильные — на втором. По Господней воле от веку делится этот мир на больших и малых. Но худо, когда говорят они меж собой на разных языках.
Шервудский лес, зеленый дом, укрой от обид в своих стенах!
Едут лесной дорогой два монаха — толстый и тощий. Оба бенедиктинцы. Первый — приор местного монастыря, второй монастырский гость из галльских теплых земель. Сытые кони, богатая сбруя, надменные лица. Да впрямь ли вы бенедиктинцы, святые отцы? Пол-Европы прошел за плугом орден бенедиктинцев, поднимая целинные земли. Вся Европа грамотна по книгам, что переписали бенедиктинские монахи. А ваши руки не натружены, глаза не утомлены.
— Верны ли слухи, брат мой, что принц Иоанн наденет скоро корону Англии? — спрашивает, посылая коня, толстый коротышка-приор. — Давно пора! Гордец Ричард канул как камень в воду. Негоже королевству без короля.
— Полно, досточтимый брат, — смеется второй. — Принц щедрой рукой раздает то, что не ему принадлежит, в надежде обрести сторонников против брата. Надевши корону, Иоанн затянет ремешок кошелька. Не так уж и плохо нам вокруг пустующего трона.
— Было бы неплохо, — цедит приор сквозь зубы. — Саксонское мужичье бежит в леса. Шервуд набит разбойниками. Их больше, чем желудей на дубах.
— Вот, что значит быть слишком милосердным, не всех саксов мы перебили под Гастингсом. Чем они недовольны?
— Лесным Законом, конечно! Эти саксы до сих пор помнят времена, когда каждый мог охотиться на дичь и оленей. Они называют это свободой.
— Свободой?! Чтобы каждый мужик, способный натянуть тетиву своего лука, посылал ее в оленя? И не боялся попасть на виселицу? Воистину дикий народ! Свобода, ха-ха-ха! Эй, кто идет?
Монахи перевели дух: благодарение Богу, не разбойник в зеленой одежде цвета шервудской листвы — всего лишь смиренный серый брат-августинец тащится лесом навстречу.
— Pax vobiscum, братие. Не найдется ль у вас пары монет для нищенствующего брата?
— Pax tecum1, братец, ступай своей дорогой. — Саксонский говор монаха не пришелся по сердцу приору. — Мы сами бедней тебя.
— Вот незадача! — нищий стал посередь дороги и крепко ухватил под уздцы обеих лошадей. — Неужто нам всем троим оставаться сегодня без обеда?
— Тебе не впервой ложиться натощак, оборванец! А ну пусти, пожалеешь! — Монах гневно занес руку над капюшоном нищего. И — опустил, взглянув на приора. Отчего же так побледнел толстяк-приор, что за странные знаки подает гостю, всем своим видом умоляя не затевать ссоры. Странно, очень странно.
— Я не хотел обидеть благочестивых братьев! — нищий белозубо улыбнулся из-под капюшона. Русые волосы, серые глаза. Сакс с головы до пят. — Братья, помолимся Господу, чтобы ниспослал нам на пропитание. Неужто он не услышит нас троих?
— Помолится никогда не помешает, братец, — согласился приор, сползая с коня: в лице ни кровинки. Неохотно спешился и второй всадник.
Трое монахов преклонили колени на зеленой траве.
— …и внемли, Господи, молитве нашей, и ниспошли нам денег на пропитание!
— …по неизреченной твоей благости. Amen.
— …Amen.
— Что же, братья, — нищий вскочил на ноги. — Посмотрим, не явил ли Господь чуда своим слугам. — Проверим кошельки! Ох, гляньте, мой кошель пуст! Грешен я и недостоин.
— И у меня пусто!
— И у меня.
— Воистину смиренье украшает монаха! — засмеялся нищий, срывая кошелек с пояса толстяка. — Да он набит по завязку! Э, чистое золото! А ты, почтенный брат? Похоже и твоя молитва услышана. Ну-ка ссыплем все вместе и поделим на троих.
Нищий высыпал монеты на траву. Тощий монах с изумленьем взглянул на приора: тот суетливо закивал головой. Гость опорожнил свой кошелек.
— Неизреченна милость Господня! — весело воскликнул нищий, ловко разделив золото на три равные кучки. — Чаще ездите этим лесом, святые отцы!
… — Клянусь святым Георгием, брат, почему ты позволил этому наглому саксу-августинцу сыграть с нами такую шутку?! — гневно спросил тощий монах, когда нищий остался позади.
— Он такой же августинец, как я — принц Иоанн, — ответил его спутник, торопя лошадь поводьями. — Клянусь, мы легко унесли ноги — стоило ему свистнуть… Ты нездешний, брат. У вас в Пуату тихо да спокойно. Саксам не мил Лесной Закон — и они бегут от него в лес. Не удивлюсь, если это был сам Робин Гуд.
— Кто-кто?
