В десять часов утра, во вторник 12 августа 1983 года, как раз когда я собрался напечатать первое слово этого предисловия, у меня перед глазами проплыло какое-то крохотное существо. Хотя отчетливо разглядеть его, не нагибаясь вперед, я не сумел, но это явно был паучок. Кто же еще мог спуститься ко мне с потолка так медленно и по прямой линии?
Все верно — малюсенький бледный паучок. Он приземлился на бумагу, заправленную в машинку, освободился от своей паутинки, чуть помешкал, а потом побежал прочь. Скрылся за краем листа и теперь живет где-то у меня на столе.
Избери он другое направление, залезь он во внутренности моей «Селектрик-II», я, наверное, выловил бы его и раздавил. Конец пауку — хотя вообще-то мне нравятся эти похожие на марсиан создания. Я позволяю им расти и поедать мух, которых терпеть не могу, пока мои марсиане не становятся слишком назойливыми или не попадутся на глаза жене.
Мне сразу вспомнилась старая история про Брюса и паука. Мораль, которую я извлек из нее в детстве, была такова: не сдавайся, невзирая на обстоятельства. А сбежавший паучок навел меня на мысль о том, что жизнь моя могла сложиться совсем иначе, не реши я принять участие в конкурсе на премию «Шасты» за лучший научно-фантастический роман.
Это решение могло быть не принято мною осенью 1952 года. Тогда я только что ушел с металлургического завода «Кистоун стил энд уайер», где проработал одиннадцать с половиной лет, и стал свободным писателем. Было мне тридцать четыре года, жил я в Пеории, штат Иллинойс, вместе с женой и двумя маленькими детьми, в собственном доме — то есть он был таковым, пока я вносил ежемесячную плату. Я продал свою повесть «Любовники», роман и несколько рассказов в научно-фантастические журналы и пребывал в полной уверенности, рожденной отсутствием опыта, что сумею содержать семью примерно на том уровне, к какому мы привыкли. (Не больно-то высоком: у нас даже не было машины.) Я прочел массу книг самых разных жанров, имел степень бакалавра по английскому языку, но об издательском деле знал не больше, чем кочующий по Сахаре бедуин об акулах. Наивный идеалист, я, сам того не подозревая, был обречен на неприятности.
Идея провести конкурс принадлежала «графу» Мелвину Коршаку, владельцу и президенту «Шасты» — маленького чикагского издательства, специализировавшегося на выпуске научной фантастики и фэнтэзи в твердых обложках. Среди их изданий нередко попадались действительно хорошие книги, за которыми теперь охотятся коллекционеры. (У меня было довольно большое собрание — увы! — погибшее в 1968 году во время наводнения в Лос-Анджелесе.) Вице-президентом «Шасты» был Тед Дикти, муж Джулиан Мэй. Коршак договорился с издательством «Покит букс», что оно добавит к его тысяче долларов еще три, так, чтобы победитель получил четыре тысячи. «Шаста» опубликует роман в твердой обложке, «Покит букс» — в мягкой. А всю организацию конкурса, в том числе решение финансовых, административных и литературных вопросов, Коршак взял на себя.
Четыре тысячи были в то время солидной суммой, да и продажа издания в мягкой обложке сулила немалую прибыль — если, конечно, книга будет раскупаться, — поскольку распространением его собиралась заняться крупная издательская фирма, а не специализированное издательство.
Меня одолевало искушение принять участие в конкурсе. Но окончательное решение я принял лишь тогда, когда до конца отведенного срока остался всего месяц. Это означало, что нужно было придумать основную идею романа, спланировать сюжет, развернуть его, написать черновик, напечатать беловик и отослать рукопись в «Шасту» за тридцать дней.
Времени на разработку детального плана не оставалось. Я погрузился в писание, каждый день без исключения проводя за машинкой по двенадцать-четырнадцать, а то и по шестнадцать часов. Как только очередные десять или двенадцать страниц были готовы, я вносил карандашом правку, а затем их перепечатывал кто-нибудь из троицы моих добровольных помощников. Это были Рэндалл Гаррет, живший в то время у нас, преподобный Джон Блумквист, живший по соседству, и жена моя Бетти. Гарретт, тоже писатель-фантаст, приехал к нам из Цинциннати, штат Огайо, чтобы отпраздновать вместе Рождество, и задержался годика этак на три. Блумквист, бывший священник местной церкви, принужден был оставить приход, поскольку читал слишком много проповедей о летающих тарелках. Позже он стал приверженцем дианетики, а затем науковедом. Бетти тоже вносила свою лепту в перепечатку, когда не была занята стряпней, уборкой, воспитанием детей и переустройством дома.
Роман, который, насколько мне помнится, я назвал сначала «В долгу за самую плоть», катился вперед, как Река. И порою, точь-в-точь как плывшие по ней герои, я понятия не имел, куда меня вынесет течением. В последний день конкурса я закончил роман объемом в 150000 слов. Едва последние двадцать страниц были перепечатаны, как я рванул на почту (на автобусе или такси, точно не помню), и мне успели-таки поставить штемпель. Я был совершенно измотан. Измотан так сильно, что лишь через неделю приступил к следующему рассказу. (Который был отвергнут Джоном Кэмпбеллом из журнала «Эстаундинг» и Горацием Голдом из «Гэлэкси» — что для меня совсем не ново.) Не помню, сколько времени прошло, прежде чем Коршак позвонил мне и сообщил о том, что я выиграл премию, помню только, что тянулось оно крайне медленно.
