Если не жалко стереть из своей драгоценной жизни маленький кусочек и потратить его на весьма сомнительное времяпровождение в стесненном пространстве, где все движется само собой, где чашка плюется горячим чаем, а строчки газет прыгают перед глазами, словно заводные, и не уснуть под лязганье колес… так вот, если согласиться на все эти дорожные издержки, теряя минуту за минутой, час за часом в монотонном покачивании в такт вагонов, то можно скоро, через каких-нибудь десятка два станций и полустанков очутиться в одной примечательной деревушке.
Внешне ничего примечательного она, правда, не представляет – покосившиеся, но еще крепкие хибары, распираемые имуществом сараи, шумные курятники и неизменные лавочки у ворот. Хозяева дворов – тоже люди обыкновенные: трудолюбивые и ленивые, невежественные и любознательные, добродушные и мнительные. Всякие. Однако есть у них одно качество, сближающее теснее родственных уз и предающее их совместной жизни непредсказуемую выразительность. Дело в том, что испокон веков все мужское население деревни именуется Александрами Сергеевичами Пушкиными. Решительно все.
Кто и почему стал их величать подобным образом, неизвестно, только ни один деревенский еще не пытался изменить странной традиции, и каждого новорожденного мужеского пола исправно записывают как Александра Сергеевича, несмотря на то, что отца обыкновенно тоже зовут Александром.
За время существования деревни Пушкиных скопилось в ней великое множество, и еще больше неудобств возникает в обращении сельчан друг к другу. Чтобы хоть как-то отличить одного Пушкина от другого, людям даются прозвища. Так и шныряют по околице рябой Пушкин, Пушкин в сюртуке, Пушкин хромой на правую ногу, Пушкин-бабник, Пушкин-плотник. Мужики и сами стараются приобрести себе побольше отличительных признаков, которых бы не было у соседа. Но все равно путаницы не избежать. Ежели ищешь, к примеру, Пушкина с усами, так тебе обязательно укажут с усами и бородой или только с бородой, а то и вообще с одними бакенбардами.
В повседневной жизни люди как-то приспособились – именами не пользуются, и на улице здороваются кратко, лишь кивком головы. А вот на сборищах ведут себя, как городские, делая вид, что никого не знают. В очереди к открытию местного гастронома орудуют обтекаемыми фразами:
– За мной парень в мятой кепке. Сейчас подойдет.
– Это который? Из ближайшего дома?.. Так он домой ушел.
– Это другой ушел. Белобрысый. Он предупредил.
За магазином уже с утра сидят троицы Александров Сергеевичей, разливая по одинаковым стаканам горячительное. Здешняя ситуация их полностью устраивает – трудно во хмелю не вспомнить имя собутыльника, заснувшего на твоем колене. «Ах ты, Сергеич, ах ты сукин сын», – ласково называют они друг друга. Бывает, что и стихами заговорят, от сильного наплыва чувств.
И все бы ничего, но только сущая неразбериха начинается, когда в деревню привозят почту. С газетами и журналами еще куда ни шло – их читают по очереди. А вот за обладание письмами, бандеролями и уведомлениями происходят нешуточные давки. В порыве страсти давят содержимое посылок, рвут на клочки письма, неуважительно топчут официальные бумаги и квитанции. Особенно яростно сражаются за денежные переводы. И никого не интересуют номера домов и улиц, указанные в адресе, вес имеет только фамилия адресата. И за нее каждый деревенский готов биться до крови.
Одно время решили зачитывать письма вслух, раз в день перед зданием деревенской управы, только забот это не убавило. После каждого «Глубокоуважаемый Александр Сергеевич», «Гражданин Пушкин» или «Милый Саша» мужики затевали драку, кроме рук в ход пускались грабли, лопаты, оглобли и другие весомые доказательства принадлежности к пушкинскому роду.
Деревенскому старосте – тоже, естественно, имевшему означенные инициалы, а еще жену Наталью Николаевну, толстую и некрасивую женщину – порядком надоели почтовые баталии, да и весь нездоровый ажиотаж, связанный с пресловутым именем. Хоть он и считался по положению главным Пушкиным, в тайне ему, конечно, хотелось быть и единственным.
На том основании и собрал староста окрестных мужиков и настойчиво просил поменять имя, отчество или фамилию, на выбор. На худой конец, хотя бы одну букву в последней. «Это какую еще букву?!» – заголосили со всех сторон Пушкины. На миг председательствующему показалось, будто эти негодующие, очерненные жарким деревенским солнцем лица слились в одно, огромное и свирепое, готовое поглотить его вместе с конторой и родословной. И главный Пушкин поскорее закрыл собрание, сочтя благоразумным разобраться со всеми письменно.
На следующий день во всех присутственных местах – на дверях местной управы, гастронома, бани и клуба были вывешены списки возможных вариантов фамилий, которые сразу окрестили «фамилиями одной буквы». Согласно этому списку любой мог с легкостью превратиться из Пушкина, скажем, в Пышкина, Чушкина или Пупкина. Жаль только, труд сей не был оценен по достоинству – непреклонные сельчане ни буквы, ни полбуквы менять в своей фамилии не захотели. Не помогли и хождения в народ.
