«...Я породил чудовище. Вы снисходительно улыбаетесь, когда я говорю об этом, или хихикаете за моей спиной, потому что всех вас начинает одолевать слепота. Пройдёт совсем немного времени после того, как мои ноги сделают последние шаги, и зрение покинет вас навсегда. О, вы, вне всяких сомнений, будете счастливы, упиваясь властью, к воздвижению коей причастны и мои руки! Но никогда не станете единым целым. Могущество, растащенное по норам, обернётся прахом, в котором вы уже сейчас играете, радуясь, как малые дети. Но что случится, если кому-то наскучит возиться в пыли? Если он поднимется, протрёт глаза и... увидит? Оставит ли он вам ваши игрушки или растопчет всё, что попадётся под ноги? Я не желаю вам зла и несчастий, но прошу помнить: одно чудовище неизбежно породит другое, а двум уже не будет места ни в пределах города, ни в пределах мира. Кто из двоих окажется сильнее? Тот, в ком ещё жив человек, или тот, кто изгонит из себя последнюю память о прошлом? Я не стану гадать, потому что всё равно не доживу до грядущей битвы, а вы... Увидите сами. Если сможете прозреть.»
(Из Завещательного письма основателя Саэннского анклава, Его Магичества Ганниера Единодержца)
* * *
— И как у вас только язык повернулся, любезный dyen, назвать этот замечательный, великолепный, непревзойдённый клинок ржавым ковыряльником?!
— А разве я соврал? Ковыряльник и есть! И конопатым станет через неделю, не позднее... Знаю я ваши поделки, dyen Тувериг, ведь не первый раз беру.
— То-то и оно, что не первый! Кабы мой товар не нравился, так давно бы уже к Лигену ходили ножички заказывать!
— Кто сказал, не нравится? Я сказал? Нет, это вы сказали!
— Я? И про ржавчину, значит, тоже я болтал?
— Заметьте, моих уст это слово не покидало: я всего лишь предположил...
— Что клинок через неделю «веснушками» покроется! А это ведь не что иное, как...
Слова, слова, слова. Монеты в туго набитых кошельках ртов. Звонкие, только что отчеканенные, или хриплые, уже уставшие быть в ходу. Один хозяин бережёт свои сокровища, ослабляя тесёмки кошелька только при крайней необходимости, а другой... Другой слишком щедро, а может быть, бездумно и рассеянно дарит пленникам губ свободу, и тогда...
Слова звенят, гудят, шуршат, налетают друг на друга, сталкиваются, отскакивают назад, возвращаются к своим владельцам, чтобы снова быть брошенными в отчаянную атаку. Но намного лучше эти докучливые тварюшки делают совсем не то, для чего появляются на свет: они успешно прогоняют сон. Мой сон.
Опять дядя с кем-то ругается. На улице. Прямо под окнами. А голос, кстати, знакомый. Точно, мясник с соседней улицы. Пришёл за разделочными ножами. Заказ не особо дорогой, но в будущем есть возможность приработка по заточке. Надеюсь. Правда, надежда — не повод благосклонно относиться к шуму и гаму с утра пораньше. Спрашивается, зачем люди, почтенные как возрастом, так и положением в обществе, устраивают посреди бела дня свару? Лишь из-за непреодолимой любви к искусству торговли? Всё равно сделка будет совершена по заранее оговорённой цене, и нет никакого смысла разыгрывать целое представление на потеху окрестным кумушкам, а мне можно было бы ещё часок соснуть. Целый часок. Вот сейчас перевернусь на другой бок и...
Крак. Шурх. Плюх. Ай! Если не выразиться грубее.
Попытка поменять положение тела привела к плачевному результату, завершившемуся чересчур близким знакомством с паркетными досками. Боль от удара отозвалась в затёкших мышцах не самым приятным образом, зато помогла проснуться окончательно и бесповоротно.
И почему я не закрыл на ночь окно? Тогда никто бы меня не побеспокоил своим нытьём, и шею бы не надуло. Ох, как затекла, даже поворачивать трудно... А может, она болит из-за того, что я так и не добрался вчера до постели, предпочтя сон, сидя за столом, и руки вместо подушки? Или...
Ахм!
Мясник пришёл за ножами? Значит, что у нас на дворе? День. Белый. В разгаре. Да будь оно всё проклято!
Ухватиться за стол и подняться-таки на ноги, вот первое задание. Исполнено успешно.
Что дальше? Осмотреться вокруг и постараться понять, сколько бед от беспечного поведения вчерашним вечером переползло через ночь в новый день.
Исполняю.
И как? Много плохого нашлось? По горлышко. Если бы слёзы и ругань умели помогать справляться с бедами, я бы охрип и ослеп, выплакав все глаза, но поскольку обычно к хоть какому-то ощутимому результату приводят только засученные рукава и натруженные руки... Лучше соберусь с силами и мыслями. Хотя, первые пока ещё блаженно дремлют, а вторые, как обычно, невинно хлопают ресницами: мол, а мы-то здесь причём? Ни причём. Только без вас слишком скучно.
Но как меня угораздило заснуть? Все восковые шарики, кропотливо подготовленные для дальнейших таинств, превратились в ленивые радужные лужицы и теперь годны разве что на повторную переплавку, да и то, если я не ошибся с количеством масла. Вот бы ещё вспомнить, недолил или перелил... А, ладно! Потом пойму. Жаль, что время потрачено впустую. Dyesi Карин будет недовольна. Очень. И опять не заплатит полную сумму, потому что выполнение заказа окажется просрочено. А я-то, дурак, надеялся быстренько всё закончить и выкроить время для занятий! Правда, судя по развалу на столе, вчера намерения были ровно теми же самыми, причём, отчасти воплощёнными в жизнь: шнурок, похожий на ожерелье из коряво завязанных узелков, лежит рядом с расплавами воска. Что же я пытался сплести? Кажется, «сторожевуху». Успешно? Кто бы знал... Потом сверю с папиными записями, сделав поправку на прискорбное отсутствие у своего родителя дара рисовальщика. Но это потом. Совсем потом.