Растаял последний призрачный звук, и пальцы пианистки нехотя отпустили клавиши, словно ей было жаль расставаться с тем волшебным миром, который создала музыка Дебюсси. В небольшом зале повисла тишина, будто зрители надеялись, что прекрасные чарующие звуки еще вернутся, и боялись спугнуть их. Наконец кто-то робко произнес: “Браво!”, захлопал, и волна аплодисментов покатилась по залу, заполняя все пространство. Пианистка медленно поднялась из-за рояля. Щеки ее раскраснелись, на губах играла застенчивая, но довольная улыбка. Слегка обозначив поклон, девушка покинула сцену.
Она зашла в артистическую.
— Саша, будь человеком, выйди еще разок! — запричитала неизменная ведущая всех студенческих концертов Катя Симонова. Аплодисменты не смолкали. — Ведь не отпускают!
— Не хочу, — коротко бросила Саша.
— Не обижай людей, они к тебе со всей душой. Ну что тебе стоит?
— Ничего, не обидятся. Надоело мне все. Понимаешь? На-до-е-ло!
Саша торопливо сняла черное концертное платье и надела костюм из тонкой шерсти. Она спешила, потому что не хотела встречаться с заведующим кафедрой Александром Васильевичем Гуриным. Саша знала, что именно он ей скажет, и еще она знала, что как раз сегодня может не сдержаться, и тогда на Гурина выплеснется все, что накопилось у Саши за годы учебы в консерватории.
Затолкав платье комом в сумку, Саша выскочила из артистической и лицом к лицу столкнулась с Александром Васильевичем.
“Поймал все-таки!” — со злостью подумала она.
— Молодец, Ерохина! — загудел завкафедрой. — Конечно, есть недостатки, но в целом… Я всегда говорил, что импрессионисты — это твое.
— Александр Васильевич, в прошлый раз вы говорили, что мое — это классика, а в позапрошлый — романтика, — напомнила ему Саша.
— Неужели? — искренне удивился Гурин. — Не помню. Ну, тогда ты у нас просто гений получаешься, — ухмыльнулся он.
— Как вы думаете, Александр Васильевич, подавать мне заявку на отборочный? — прямо спросила Саша.
— На отборочный? Ах, ну да, конкурс… Почему бы и нет? Только, сама знаешь, талантливых у нас много. — Он издевательски подмигнул Саше и двинулся дальше по коридору.
Подавив желание догнать завкафедрой и высказать ему все, что она о нем думает, Саша в бессильной ярости стукнула кулаком по стене. Потом закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и не наделать глупостей. Она ничего не добьется, обвинив Гурина в том, что он проталкивает на конкурсы только собственных учеников и учеников своих друзей. Об этом знал весь факультет, но протестовать никто не осмеливался. Все делали вид, что ли студенты заслужили право участвовать в международных конкурсах, хотя, конечно, многие удивлялись, что Александра Ерохина опять не попала в число конкурсантов. То, что Саша была самой талантливой пианисткой не только на своем четвертом курсе, но и на всем факультете, тоже знали все и сочувствовали ей, всякий раз сетуя на необъективность отборочной комиссии. Но зато, когда надо было заткнуть “дыру” в каком-нибудь концерте, Александр Васильевич первым делом бежал к Ерохиной, зная, что она не откажется от возможности выйти на сцену.
Однако сегодня Саша поняла, что чаша ее терпения переполнилась. Она чувствовала, что способна на большее, нежели пятнадцатиминутное участие в студенческих концертах, и решила во что бы то ни стало попасть на международный конкурс.
Придя домой, Саша наполнила ванну, добавила будузан с ароматом персика, с удовольствием погрузилась в теплую воду и попыталась расслабиться. Нежно розовый цвет кафеля, которым были отделаны стены, успокаивал. Саша вдохнула в себя волнующий запах персика, прикрыла глаза, и перед ее мысленным взором тут же предстал Гурин. Да что же это?! Нигде он не дает ей покоя! Мысли ее помчались по прежнему замкнутому кругу. Она обязательно должна поехать на конкурс. Но как? Конечно, можно сыграть на отборочном, но что толку? Ждать, что Гурин вдруг проявит к ней благосклонность и отправит на конкурс вместо своего ученика, по меньшей мере, глупо. Есть другой вариант: минуя консерваторию, послать заявку и ехать на свои средства. Но на это нужно около пяти тысяч долларов. Где взять столько денег? Помощи ждать не от кого: мама умерла два года назад, а отца Саша вообще не знала — мать воспитывала ее одна. Саша, конечно, подрабатывала, давала частные уроки, но этого едва хватало на жизнь.
Александра с неприязнью подумала о своих учениках. Она любила детей, тонко чувствовала их и понимала, да и дети тянулись к ней. Но эти… Просто маленькие изверги! Найти учеников Саше помог Сергей Петрович, с которым у нее были теплые отношения. Когда Саша, любимая ученица, оказалась в затруднительном материальном положении, он первый пришел ей на помощь. Найти хорошо оплачиваемых учеников в Москве было нелегко, так же, как и устроиться на любую престижную работу. Без связей никак не обойтись. Поэтому, когда Александр Петрович дал Саше два адреса, она сразу же согласилась. Ездить приходилось из одного конца города в другой, но ведь и платили неплохо. В семье, той, что жила в роскошном кирпичном доме на Щукинской, Саша занималась с шестилетним мальчиком. Митенькин отец постоянно разъезжал по загранкомандировкам, хорошо обеспечивая семью. На том, чтобы мальчик занимался музыкой, настояла заботливая мамаша. А Митеньке было абсолютно все равно. Он подчинялся молча и безропотно. Сначала Саша даже порадовалась, какой послушный и спокойный ребенок ей достался, но уже после первого занятия поняла, что мальчик просто тупенький и радоваться тут нечему. Ей стоило огромных усилий научить его играть несколько несложных упражнений. Но Митенька быстро все забывал, и приходилось начинать сначала. За час занятий Саша выматывалась так, будто отыграла подряд три концерта. Но даже эти мучения не шли ни в какое сравнение с тем, что ожидало ее во второй семье. Там она занималась с двумя малышами. У Симоны и Тимура отец был президентом крупного банка. Родители наградили детей такими редкими именами, будто хотели этим подчеркнуть их неординарность. Саша решила называть учеников по-своему — Симой и Тимой, но дети не желали откликаться на эти, как они выразились, “собачьи клички”. Двойняшкам было по семь лет, но, в отличие от Митеньки, они оказались крайне сообразительными. Музыку ненавидели оба и пускали в ход всю свою выдумку, чтобы сорвать очередной урок. Родители прощали им любые шалости, а Саша каждый раз выслушивала в свой адрес сомнения по поводу своих педагогических способностей. Она сперва боялась, как бы от ее услуг не отказались, но со временем поняла, что, очевидно, была у этих детей не первой учительницей музыки и дело вовсе не в ней. Саша с трудом сдерживалась, чтобы не послать все к черту, но не могла позволить себе упустить возможность подработать, поэтому продолжала мучить себя и детей.