— Осторожнее с шипами, — сказал мой умерший приятель. Над его головой по серо-грязному небу клубились и неестественно быстро плыли облака. Все тонуло в желтом, предгрозовом свете, словно вирированная фотография цвета сепии. — Будь осторожен с шипами.
Я хотел что-то сказать, только у меня сложилось впечатление, будто кто-то склеил мне губы пластырем. Мой мертвый приятель свисал с креста, тяжело, словно на готическом распятии. Пальцы у него были искривлены, словно когти, полосы ржавой, практически черной крови скатывались вдоль плеч, но ни в запястья, ни в верх скрещенных ступней плотницких гвоздей не вбивал. На деревяшке он висел благодаря шипам, что полностью покрывали и столб, и поперечину. Мой праведный приятель. Пригвожденный десятками твердых, словно железо, и длиной с ладонь шипов, словно бы крест был африканской акацией.
Я не мог ничего сказать, не мог кричать. Схватился за лицо, но между носом и подбородком нащупал лишь гладкую кожу. Мои уста исчезли. Собственных уст я не обнаружил!
Мой приятель задыхался, свисая с перекладины, его легкие были размозжены собственным весом. Он поднимался на руках и пробитых ступнях, раздирая плоть колючками и выпуская очередные потоки крови. Приподнялся к обезумевшему небу, пытаясь вдохнуть.
— Поосторожнее с…
И вот тут зазвонил телефон.
В мир живых я выпал словно всплывающая подводная лодка. Мне казалось, что действительность взрывается вокруг меня, будто вода, что она распадается в фонтане серебристых капель.
Я же сидел среди смятой постели, хватая воздух, будто рыба.
Телефон продолжал звонить. И нет ничего хуже, чем звонок проклятого аппарата посреди ночи. Никогда он не обещает ничего хорошего. Понятия не имею, почему, но обитателей этой планеты телефонные звонки никогда не будят для того, чтобы сообщить, что они выиграли миллион баксов, что они унаследовали крупное состояние, что их взяли на работу или номинируют на награду. Врач не позвонит тебе в три часа ночи. Чтобы сообщить, что ты, все же, здоров. Такие вещи могут и подождать. А вот чтобы информировать тебя о том, что кто-то из твоих близких умер, что ты разорен, что тебя депортируют в Монголию, что нечто сгорело, или что началась эпидемия — тебе сообщат незамедлительно, будут стучаться в твою дверь, вытащат из ванны или выволокут из постели. Совершенно как будто бы они не могли вынести мысли, что еще несколько часов ты будешь жить нормально, и теперь тебе желают без малейшего промедления завалить небо на голову. Единственное, что не может подождать до утра, это как раз те вещи, с которыми ты ну ничего сделать не сможешь.
Раздался очередной сигнал, безжалостный электрический сверчок. Потом две секунды тишины, которые мне требовались, чтобы сориентироваться: кто я такой, где проживаю, и что это за штука — телефон. Когда он раззвонился снова, я еще раздумывал, снимать ли трубку.
И. конечно же, ее поднял.
На фоне мне были слышны неоновые, электрические трески, словно бы сигнал продирался сквозь магнитную бурю на Солнце, какие-то шипения и шелесты. А потом страшный, очень четкий шепот сообщил:
— Peccator… peccator…
И соединение было прервано.
Я сидел на кровати и трясся, из лежащей на постели трубки доносился прерывистый сигнал, звучащий словно плач.
Я же ожидал, когда снова проснусь.
Кошмарные сны — это часть моей жизни. Так что я привычный. Наяву или в полусне подобные вещи вижу довольно часто. Но вырванный из сна кошмаром под самое утро, в темную грозовую ночь, я боюсь заснуть и боюсь не спать, точно так же, как и любой другой.
Я осторожно положил голову на подушку, чувствуя, как сошедшее с ума небо, переполненное бешено клубящимися тучами, и черный, покрытый шипами крест, прокалывающий это небо, уже ожидают под веками. Я боялся снова заснуть.
Михала не было в живых уже две недели. Мне не хотелось видеть его снова, на кресте, пронзенного колючками, умирающего под кошмарным небом.
Я опасался того, что вижу нечто такое, что и вправду имеет место.
Если человек, который в обязательном порядке должен быть спасен, на самом деле висит где-то там, в загробном мире, то всем нам хана.
В такие моменты нужно встать. Хотя бы на пять минут. Выйти в кухню, попить воды или молока, закурить сигарету. Сходить в туалет. А потом вернуться в постель и лечь в совершенно другой позе. Взбить подушку, лечь на другой бок.
Тогда кошмар не вернется.
Бредя сквозь мрачный дом, свет я не зажигал; мне казалось, будто бы в темноте что-то клубится, вьется в углах, протягивает ко мне хищные лапы.
У психа это нормально.
Гормон сна разлагается под воздействием света. Если зажигаешь лампу хотя бы на миг. Вероятнее всего, уже не заснешь.
Дождь барабанил в окно ванной, в темноте сада что-то двигалось, ветер колыхал ветками. Гроза.
Я спустил воду, и вот тут на меня с грохотом свалился раскат грома, ванная наполнилась пульсирующим светом, в котором я увидел освещенный синий силуэт за окном, овальное пятно с черными ямами глаз и рта, будто с картины Мюнха.
Я не заорал. Всего лишь захлебнулся воздухом, чувствуя себя так, словно разряд молнии прошил мое тело. Волосы встали дыбом.
