Поезд из Тбилиси в Ереван отправляется обычно поздно вечером. Пассажир переходит из одного климата в другой, — из Грузии, более мягкой и в западной своей части овеянной близостью морского бассейна, в Армению, сухо-континентальную и далекую от моря, — поздней ночью, в темноте и во сне. Лишь очень старые люди или больные сердцем, просыпаясь, на первых порах чувствуют перемену давления, тяжесть какую-то, в которой и сами не могут разобраться. А поезд в это время подходит к перевальной точке: он на высоте около двух тысяч метров над уровнем океана — на станции Джаджур. И хотя ему предстоит спуститься вниз, а пассажиру, который собрался поездить по Армении, не миновать еще десятка перевалов и спусков, но уже ниже чем на несколько сот метров он не опустится, потому что вся Советская Армения расположена высоко, закинута, как на ладони, под самое небо и ее средняя высота — 1500 метров [1] — почти вдвое выше Кисловодска, а такие отметки самых низких точек, как 500–800 метров, встречаются, лишь как редкое исключение. Немудрено, что переход из соседних стран в Армению был всегда резко ощутим для путешественника, и об этом сохранились интересные свидетельства, как очень древние, так и более современные.
Две тысячи лет назад римский полководец Лукулл шел со стороны Таврских гор походом на Армению. Чтобы обеспечить войско продовольствием, он выбрал для похода конец лета, когда вокруг уже созрел хлеб и началась жатва. Но Лукулл обманулся: чем дальше двигались его солдаты, тем больше лето отступало и переходило в весну. Плутарх рассказывает об этом так:
«Лукулл, перейдя Тавр, впал в уныние, найдя поля еще всюду зелеными. Слишком запаздывали здесь времена жатвы вследствие низкой температуры»[2].
Много столетий спустя, в 20-х годах прошлого века, Пушкин спешил нагнать армию Паскевича, находившуюся тогда под Эрзрумом. Поэт верхом въезжал в Армению уже с другой стороны — из Грузии, через крепость Гергеры, по дороге, которая нынче заброшена и заменена другой, того же приблизительно направления, связывающей районные центры Армении — Степанаван (раньше Джалал-оглы) и Калинино (раньше Воронцовка) — со столицей Грузии Тбилиси. Условно определив географическую границу Грузии и Армении, Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум» необычайно точно указал на разницу их климата:
«Я стал подыматься на Безобдал, гору, отделяющую Грузию от древней Армении. Широкая дорога, осененная деревьями, извивается около горы. На вершине Безобдала я… очутился на естественной границе Грузии. Мне представились новые горы, новый горизонт; подо мной расстилались злачные, зеленые нивы. Я взглянул еще раз на опаленную Грузию и стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении. С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был уже другой»[3].
Характерное описание оставил нам путешественник-географ Линч. Если Пушкин тонко передал особенность высокогорного климата Армении, чувство свежести и прохлады ее долин, то Линч, наоборот, оттенил сухость и континентальность Армении по сравнению с лесистыми ущельями Грузии.
В 90-х годах прошлого века он въезжал в нее другим путем: со стороны Ахалцихе и Ахалкалаки. Будучи географом, Линч попытался передать читателю то особое чувство пейзажа, чувство «лица земли», которое складывается по мелочам, по черточкам из точных показаний тектоники, из строения горных хребтов, зрительного восприятия красок, связанных с представлением о почвенном покрове, о растительности, — словом, из того научного понимания, с каким географ глядит на природу и чувствует ее.