— Мадемуазель Дюран. — Катрин почувствовала, как кто-то осторожно трогает ее за рукав. Неужели она задремала на этом ужасном, неудобном кресле, прямо в больничном коридоре? Она ведь вышла из палаты всего на минутку, подышать свежим, не пропитанным запахом болезни и страха воздухом. Катрин подняла глаза. Перед ней стояла пожилая медсестра.
— Что? — испуганно воскликнула Катрин. — Как она?
— Все так же. Плохо, — вздохнула медсестра. — Я очень сожалею, мадемуазель, но мы уже ничего не можем сделать, только снимаем боль. Она зовет вас, пройдите, пожалуйста, в палату.
Катрин подошла к двери. Нет, она не будет плакать. Мама не должна видеть ее слез. Она вытерла глаза и открыла дверь. Ее мать, Ноэль Дюран, лежала на высокой постели, вся опутанная трубками капельниц. Катрин осторожно подошла к матери.
— Катрин, — почти неслышно прошептала она Ноэль, — Катрин…
— Мама, я здесь, — Катрин взяла мать за руку. Рука была тонкой, почти прозрачной, казалось, каждая жилка просвечивает сквозь кожу. Болезнь, слишком поздно обнаруженная врачами, в считанные месяцы сделала из полной сил и энергии женщины почти старуху. Сейчас она едва шевелила губами.
— Катрин, прости меня. Прости за все, — прошептала мать.
Катрин сжала ее руку, еле сдерживая слезы.
— Я все видела, видела, как тебе было больно… Прости… — Катрин пыталась поймать взгляд матери, но та смотрела куда-то мимо, обращаясь к кому-то невидимому.
— Теперь я свободна, — выдохнула Ноэль, по-прежнему глядя в пространство. Катрин показалось, что губы матери тронула едва заметная улыбка. Вдруг мать всхлипнула, потом тяжело захрипела. Катрин нажала кнопку экстренного вызова персонала. Через несколько мгновений, когда в палату вбежали врачи, медсестра заботливо обняла Катрин за плечи, и та покорно вышла с ней в коридор.
— Это конец? — обреченно спросила она.
— Да, похоже, — кивнула медсестра.
— Я должна позвонить отцу, — механически произнесла Катрин.
Катрин Дюран почему-то была уверена, что корреспондент Бежар, с которым она должна была встретиться, окажется мужчиной. Поэтому когда в условленное время она вошла в «Кафе де флер» и увидела за столиком у окна молодую девушку, то остановилась в дверях, в нерешительности оглядывая зал. Девушка же сразу поднялась, довольно фамильярно махнув Катрин рукой.
— Я Моник Бежар, — представилась она, когда Катрин подошла к столику. Видя на лице Катрин некоторую растерянность, Моник улыбнулась. — Вы, наверное, представляли корреспондента «Литературного журнала» иначе?
Немного смутившись тем, что девушка угадала ее мысли, Катрин тоже улыбнулась.
— Честно говоря, да. — Она с интересом взглянула на Моник. Для корреспондентки такого издания, как «Литературный журнал», девица была слишком молода. Она скорее походила на студентку старших курсов: модные джинсы, немного вытянутый на локтях свитер, светлые волосы стянуты в пучок на затылке. — Вы давно работаете в журнале?
Моник взглянула на стоящую перед ней чашку остывающего кофе.
— Вообще-то я еще учусь в университете, а в журнале просто подрабатываю.
«Что ж, будем считать, один-один по чтению мыслей», — улыбнулась про себя Катрин, присаживаясь за столик и подзывая официанта. Заказав чашку зеленого чая, она взглянула на собеседницу:
— Мне сказали, что вы хотели поговорить о творчестве моей матери.
— Да, — быстро заговорила Моник, — и наше издание очень благодарно вам, что вы согласились на это интервью.
Катрин остановила ее жестом.
— Я согласилась только потому, что мне сказали, что вас интересует исключительно творчество. Я уже говорила той даме, которая звонила мне насчет интервью, что я отказываюсь говорить о личной жизни моей матери. — Катрин в упор взглянула на Моник.
Со дня смерти известной романистки Ноэль Дюран, матери Катрин, прошло уже около пяти лет, за это время о ее судьбе написали почти все популярные издания, от ежедневных газет сомнительного толка до солидных литературных журналов. Катрин же неизменно отказывалась разговаривать с журналистами. В предложении «Литературного журнала» ее подкупило то, что, по словам организаторов интервью, журнал хотел бы опубликовать серьезную критическую статью о творчестве Ноэль Дюран. И вот теперь Катрин сидела перед молоденькой журналисткой, ожидая вопросов. Но Моник, забыв о кофе, с жаром начала рассказывать о своих взглядах на творчество Ноэль Дюран.
— Понимаете, — говорила она с энтузиазмом, — ранние произведения вашей матери меня не очень интересуют. Конечно, у нее был потрясающий успех. Но моя тема — более поздний период, то, что она написала после так называемого «трехлетнего молчания», и особенно меня интересует роман «Птицелов». По некоторым заметкам, коротким эссе, рассказам и интервью мадам Дюран я сделала вывод, что «Птицелов», скорее всего, автобиографическое произведение. И главное, что оно связано с теми тремя годами, когда она отошла от творчества, понимаете? Мне кажется, что у главного героя есть прототип и что ваша мать если не участвовала, то, по крайней мере, была свидетельницей событий, описанных в романе. Вы бы очень помогли мне, если бы смогли рассказать что-то о том времени. Что происходило тогда?
